Крик под моросящим дождём | 在细雨中呼喊, глава "Угроза" | 威胁

(余华 | Юй Хуа)

我成年以后，有一天中午，一个站在街道旁的孩子以其稚嫩有趣的动作，使我长久地注视着他。这个衣着鲜艳的小家伙，在灿烂的阳光里向空气伸出胖乎乎的胳膊，专心致志地设计着一系列简单却表达他全部想象的手势。其间他突然将右手插入裤裆，无可奈何地进行了现实的搔痒，而他脸上则维持住了被想象陶醉的痴笑。面对如此嘈杂的街道，孩子不受侵犯地沉浸在小小的自我之中。

Как-то раз, уже взрослым, я повстречал на улице мальчишку, он стоял один и так по-детски занятно жестикулировал, что я долго не мог оторвать взгляд. Солнечные лучи лились на пёстро одетого малыша, а он выбрасывал в воздух пухлые ручки, сосредоточенно проделывая нехитрые жесты — казалось, в них развернулась вся его фантазия. Продолжая жестикулировать, он вдруг запустил правую руку в штаны и, раз такое дело, почесался, а на его лице всё также блуждала глуповатая улыбка увлечённого мечтателя. Ребенок стоял посреди шумной улицы, погрузившись в свой мирок, и никто ему не мешал.

后来，一队背着书包的小学生从他身旁走过，才使他发现自己其实并不幸福。这个孩子发呆地看着处于年龄优势的他们走远。我没有看到他的目光，但我知道他那时的沮丧。被他们随随便便背在肩上的书包，微微摇晃着远去。这一景象对一个还没到上学年龄的孩子来说，意味着什么是不言而喻的。况且他们又是排着队走去，他的内心一定充满了嫉妒、羡慕和向往。这样的情感折磨着他，最终产生了对自己的不满。

Но вот мимо прошла стайка младшеклассников с ранцами, и мальчуган понял, что на самом-то деле никакой он не счастливый. Застыв, он смотрел, как школьники уходят дальше и дальше. Я не видел его глаз, но представляю, как же он огорчился — старшие дети шагали чуть вразвалку, с ранцами, небрежно закинутыми за плечи. Без слов понятно, каково было смотреть на них ребёнку, который ещё слишком мал для школы. К тому же старшие ребята шагали рядком, словно маленький отряд, и мальчишка, конечно же, переполнялся завистью, восхищением и надеждой. Эти чувства грызли его, и в конце концов посеяли досаду на себя.

我看到他转过身来，哭丧着脸气乎乎地走入一条胡同。

Я увидел, как он повернулся и, вздыхая, с кислым лицом зашел в какой-то хутун.

二十多年前，当我哥哥背上书包耀武扬威地走去，我的父亲向他发出最后的忠告时，站在村口的我最初发现了自己的不幸。一年多以后，我同样背上书包上学时，已经不能像孙光平那样获得孙广才的忠告了，我所得到的完全是另外一类教导。

Двадцать с лишним лет назад мой старший брат, лопаясь от гордости, собирался с ранцем в школу; пока отец давал ему последние напутствия, я стоял у въезда в деревню и впервые понимал, что несчастлив. Через год с небольшим я и сам с ранцем на плечах шел в школу, но уже не мог, как брат, выслушать отцовское напутствие, мне была уготована совсем другая наука.

那时我离开南门已有半年，那个将我带离南门的高大男人成为了我的父亲，而我的母亲不再是拥有蓝方格头巾在田间快速走动的瘦小女人，取而代之的是脸色苍白终日有气无力的李秀英。我后来的父亲，那个名叫王立强的男人，有一天上午用他有力的胳膊抱开了一只沉重的木箱，从下面的箱子里拿出了一只全新的草绿色军用挎包，告诉我这就是我的书包。

Прошло полгода с тех пор, как я уехал из Наньмэня; здоровяк, что увез меня оттуда, стал моим отцом, а матерью была теперь не щуплая женщина в синем клетчатом платочке, что шустро сновала по полю — на смену ей пришла вечно бледная, немощная Ли Сюин. Как-то утром мой новый отец, его звали Ван Лицян, могучими ручищами снял с места тяжеленный ларь, отставил в сторону, а из сундука под ним вынул новенькую военную сумку камуфляжной раскраски. Он сказал, что это теперь мой ранец.

王立强对农村来的孩子有着令人哭笑不得的理解，或许因为他也出自农村，所以他始终觉得乡下的孩子和狗一样，喜欢随地拉屎撒尿。他正式领养我的第一天，就反复向我说明便桶的重要性。他对我排泄方式的关心，在背上书包这对我来说是神圣的时刻仍然念念不忘。他告诉我，上学以后就不能随随便便上厕所了，首先应该举手，在教师允许以后才能去。

Ван Лицян уморительно представлял себе детей из деревни, может, потому, что и сам был родом из села: ему казалось, что деревенские ребята всё равно что собаки — писают и какают, где приспичит. В тот самый день, как он меня официально усыновил, я несколько раз прослушал его лекцию о пользе ночного горшка. Ван Лицян не забыл позаботиться о моих естественных отправлениях даже в ту священную минуту, когда я надел на плечо сумку с учебниками. Он рассказал, что в школе нельзя будет ходить в туалет, когда вздумается. Надо сперва поднять руку и идти только с разрешения учителя.

我当时的内心是多么骄傲，穿着整洁的衣服，斜背着草绿的书包，身边走着身穿军装的王立强。我们就这样来到了学校。我看到一个织着毛衣的男人，轻声细气地和王立强说话，但我不敢笑，因为他是我的老师，然后是一个和我同龄的孩子，挥舞着书包向我们奔跑过来。那个男孩和我互相看来看去，不远处有一群孩子都在看着我。王立强说：

“你过去吧。”

Меня так и распирало от гордости: шагаю в чистеньком костюме, с камуфляжной сумкой через плечо, рядом — Ван Лицян в военной форме. И вот мы пришли в школу. Там сидел мужчина с вязанием, он тихо и вкрадчиво заговорил с Ван Лицяном, но я не посмел даже улыбнуться, ведь это был мой учитель. Потом к нам, размахивая ранцем, подбежал мальчишка, мой ровесник. Мы с ним переглянулись. Невдалеке стояла толпа других ребятишек, все они уставились на меня. Ван Лицян велел:

— Иди к ним.

我走到了那群陌生的孩子中间，他们好奇地看着我，我也好奇地看着他们。不一会我就发现自己十分优越，我的书包比他们的都要大。可就在这时，就在我为自己感到自豪的时候，准备离去的王立强走过来响亮地提醒我：

“拉屎撒尿别忘了举手。”

Я подошел к группе, незнакомые дети с любопытством глазели на меня, а я на них. Я сразу понял, что у меня в руках настоящий козырь: ни у кого не было такой большой сумки. Но когда я только было задрал нос, Ван Лицян подошел и на прощание звучно напомнил:

— Захочешь пописать или покакать — не забудь поднять руку.

我小小的自尊顿时遭受了致命的一击。

Мое крошечное зазнайство тотчас обратилось в прах.

我年幼时这五年的城镇生活，是在一个过于强壮的男人和一个过于虚弱的女人之间进行的。我并不是因为招人喜爱才被城镇选中，事实上王立强夫妇对我的需要远胜于我对城镇生活的热情。他们没有孩子，我后来的母亲李秀英说她没有喂奶的力气。同样的说法到了王立强那里就完全不一样了，王立强用果断的语气告诉我，疾病缠身的李秀英要是一生孩子就要断气。这话在我当时听来实在有些吓人。他们都不喜欢婴儿，选中六岁的我，是因为我能够干活了。公正地说，他们是准备一辈子都把我当儿子对待的，否则他们完全可以去领养一个十四、五岁的男孩，这样的孩子干活时会让他们更为满意。问题是一个十四岁的孩子已经具有了难以改变的习性，他们可能会因此大伤脑筋。他们选中了我，让我吃饱穿暖，让我和别的孩子一样获得上学机会，同时也责骂和殴打过我。我这个别人婚姻的产物，就这样成为了他们的孩子。

Те пять детских лет в городе я провел между сильным мужчиной и немощной женщиной. Эти люди взяли меня в город вовсе не потому, что я им полюбился, по правде, я был нужен Ван Лицяну и его жене куда больше, чем мне — городская жизнь. У них не было детей; как говорила моя новая мать Ли Сюин, она не смогла бы выкормить ребенка грудью. Версия Ван Лицяна была совсем другой: он решительно объявил мне, что измученная болезнями Ли Сюин, едва родив ребенка, тут же испустит дух. Меня эти слова тогда и правда немного напугали. Ван Лицян и Ли Сюин не любили маленьких детей и выбрали меня, шестилетнего мальчика, потому что я уже мог работать. Справедливости ради надо сказать, что они были готовы всю жизнь растить меня как собственного сына, иначе взяли бы на воспитание мальчишку лет четырнадцати–пятнадцати, он стал бы для них хорошим работником. Но у подростка в четырнадцать лет уже бывают привычки, которых не переменить, и моим новым родителям пришлось бы непросто с таким багажом. Они приняли меня в семью, хорошо кормили и одевали, благодаря им я, как и другие дети, смог пойти в школу, и они так же, как и другие родители, ругали меня и поколачивали. Так я, плод чужого брака, стал их ребенком.

我在那里整整五年的生活，李秀英只有一次出门，那次她离去以后，我就再也没有见到过她。我一直没有弄明白李秀英究竟得了什么病，她对阳光的热爱给了我无法磨灭的印象。这位我后来的母亲整个身体就像是一场绵绵阴雨。

За пять полных лет, что я прожил в городе, Ли Сюин всего однажды вышла из дому, и после того раза я больше никогда её не видел. Я так и не понял, что за болезнь была у моей приёмной матери, но никогда не забуду, как она любила солнечный свет. Здоровье Ли Сюин было подобно затяжному дождю.

王立强第一次带我走进她的房间时，满屋的小凳子让我惊奇万分，上面摆着众多的内衣内裤，让通过窗玻璃的阳光照耀它们。她对我们的进来仿佛毫无察觉，伸出的手似乎在拉一根很细的线一样，摸索着阳光。随着阳光的移动，她也移动凳子，好让那些色彩纷呈的内衣始终沐浴着阳光。她神态安详地沉浸在那单调和贫乏之中，我不知道我在那里站了有多久，当她向我转过脸来，我看到了一双大而空洞的眼睛，从而让我现在回想时，看不到她的目光。接着是很细的声音，像一根线穿过针眼一样穿过了我的耳朵，她告诉我，她要是穿上潮湿的内衣就会棗

“立刻死掉。”

Когда Ван Лицян впервые привел меня к ней, я оторопел: вся комната оказалась заставлена лавочками, а на лавочках разложены трусы и исподнее, так, чтобы на них попадали лучи солнца из окна. Не замечая нас, она перебирала пальцами солнечный свет, словно играла на тоненькой струне. Ли Сюин переставляла лавочки вслед за солнцем, чтобы разноцветное белье постоянно купалось в теплых лучах. Моя новая мать безмятежно царила в своей тоскливой и убогой комнате. Не знаю, сколько я так простоял; когда она обернулась, я увидел только огромные пустые глаза, и, вспоминая сейчас тот день, не могу воссоздать её взгляд. Потом, как нитка в иголку, в мои уши прополз её слабый голос — Ли Сюин рассказала, что будет, если она однажды наденет сырое бельё:

— Тут же умру.

我吓了一跳，这个毫无生气的女人说到死掉时斩钉截铁。

Я перепугался: говоря о смерти, эта безжизненная женщина казалась твёрдой и решительной.

我离开了亲切熟悉的南门和生机勃勃的父母兄弟，来到这里时，一个令我不安的女人对我说的第一句话，就是她随时都会死掉。

Я оставил в прошлом привычный, знакомый мне Наньмэнь, уехал от пышущих здоровьем родителей и братьев, оказался в городе, и здесь женщина, от которой мне становилось не по себе, первым делом заявила, что в любую секунду может умереть.

后来我才渐渐感到李秀英当初的话并不是耸人听闻的，在那些连续阴雨的日子，她就会发烧不止，躺在床上哼哼哈哈，她那时奄奄一息的神态，总让我感到她马上就要实现自己的预言了。可是阳光穿过窗玻璃来到那一排小凳子上时，她就安详和心满意足地接受自己继续生存的事实。这个女人对潮湿有着惊人的敏感，她都可以用手去感觉空气中的湿度，每天早晨我拿着干抹布推开她的房门去擦窗玻璃，她从印着蓝花的布蚊帐里伸出一只手，像是抚摸什么东西似的抚摸着空气，以此来检验这刚刚来到的一天是否有些潮湿。最初的时候总把我吓得战战兢兢，她整个身体消隐在蚊帐后面，只露出一只苍白的手，张开五指缓缓移动，犹如一只断手在空气里漂浮。

Потом я постепенно понял, что слова Ли Сюин не были пустой выдумкой: в дни затяжных дождей у неё держался жар, она не вставала с постели, только охала да кряхтела с таким умирающим видом, что мне то и дело казалось, будто её пророчество вот-вот исполнится. Но едва солнечный свет попадал через оконное стекло на выстроенные в ряд скамеечки, она безмятежно и благостно соглашалась: жизнь продолжается. Ли Сюин удивительно чувствовала сырость, она могла пощупать рукой воздух и определить, насколько он влажный. Когда по утрам я с сухой тряпкой заходил к ней в комнату протереть оконные стекла, из-под москитной сетки в синий цветок показывалась её рука, она поглаживала воздух, словно лаская кого-то. Так Ли Сюин узнавала, принес ли новый день сырость. Поначалу я пугался, аж поджилки дрожали: Ли Сюин было не видно за сеткой, только бледная рука с раскрытыми пальцами медленно ходила по воздуху, точно отрезанная.

疾病缠身的李秀英自然要求清洁，她的世界已经十分狭窄，如果再乱糟糟的话，她脆弱的生命就很难持续下去。我几乎承担起了全部保持屋内整洁的劳动，擦窗玻璃是所有劳动中最重要的，我每天都必须擦两次，从而保证阳光能够不受尘污干扰地来到她的内衣上。打开窗户以后我的苦恼就来了，我要把玻璃向外的一面擦得既干净又迅速，我小小的年龄要达到迅速实在是力不从心。李秀英是一个真正弱不禁风的女人，她告诉我风是最坏的东西，它把尘土、病菌，以及难闻的气味吹来吹去，让人生病，让人死去。她把风说得那么可怕，使我在童年的印象中，风有着青面獠牙的模样，在黑夜里爬上我的窗户，把玻璃磨得沙沙乱响。

Измученная болезнями Ли Сюин, конечно же, требовала чистоты: она и так жила в слишком тесном мирке, и от беспорядка её слабая жизнь совсем бы угасла. Почти вся уборка в комнате Ли Сюин была на мне, а важнее всего оказалось держать в чистоте оконные стекла: я должен был протирать их дважды в день, чтобы пыль и грязь не мешали солнечным лучам добраться до её белья. Как только я открывал окно, начиналось мучение: нужно было проворно оттереть дочиста стекло, выходившее на улицу; я был ещё слишком мал, и сделать такую работу быстро у меня никак не получалось. Поговорка «от ветерка с ног валится» была точно про Ли Сюин: она поведала мне, что ветер — самое главное зло на свете, ведь он носит туда-сюда пыль, вредные бактерии и дурной запах, из-за него люди болеют и умирают. После её жутких слов я представлял ветер со свирепым лицом и клыками, вот он лезет темной ночью к моему окну, скребёт по стеклам.

李秀英完成了对风的攻击之后，突然神秘地问我：

你知道潮湿是怎么来的？”

她说：“就是风吹来的。”

她说这话时突然的怒气冲冲把我吓得心脏乱跳。

Осудив ветер, Ли Сюин вдруг таинственно спросила меня:

Знаешь, откуда берется сырость?

И ответила:

— Ветер её и приносит.

На этих словах ею вдруг овладела такая ярость, что у меня от страха сердце ушло в пятки.

玻璃起到十分奇妙的作用，它以透明的姿态插入到李秀英和外界生活之间，既保护了她不受风和尘土的侵扰，又维护住了她和阳光的美好关系。

Оконное стекло служило удивительную службу: прозрачной завесой оно стояло между Ли Сюин и миром, стекло защищало её от преследований ветра и пыли и оберегало дружбу с солнечным светом.

我至今清晰地记得那些下午的时刻，阳光被对面的山坡挡住以后，李秀英伫立在窗前，望着山那边天空里的红光，仿佛被遗弃似的满脸忧郁，同时又不愿接受这被遗弃的事实，她轻声告诉我：

“阳光是很想照到这里来的，是山把它半路上劫走了。”

До сих пор хорошо помню наши с ней вечера: солнце скрылось от Ли Сюин за горой, а она долго ещё стоит у окна, глядит на красные отсветы в небе; лицо моей матери печально, словно её кто-то бросил, и она не желает этого признать. Она тихо говорит мне:

— Солнце очень хотело нам посветить, да вот гора украла его на полпути.

她的声音穿越了无数时光来到我现在成年的耳中，似乎让我看到了她和阳光有着由来已久的相互信任。而那座山就像是一个恶霸，侵占了她的阳光。

Минуя многие годы, до меня, уже взрослого, доносится голос Ли Сюин, и я снова будто наяву вижу их долгую и преданную дружбу с солнцем. А та гора — злодейка, она насильно держит у себя её солнце.

整日在外忙忙碌碌的王立强，并不只指望我能够干活，他似乎希望我在屋内的响声，可以多少平息一点李秀英因为孤单而出现的忧伤。事实上李秀英并不重视我的存在，她喜欢用过多的时间来表达对自己的怜悯，而用很少的心情来关心我，她总是不停地唠叨自己这里或那里不舒服，可当我提心吊胆地出现在她面前，期待着自己能为她干些什么时，她却对我视而不见。有时候我的吃惊，会引起她对自己疾病的某种不可思议的骄傲。

Мой приемный отец целыми днями пропадал на работе и ждал от меня не только помощи по хозяйству: кажется, Ван Лицян надеялся, что моё дежурство по дому немного рассеет тоску одинокой Ли Сюин. На поверку оказалось, что Ли Сюин вовсе не обращала на меня внимания: всё её время и силы уходили на жалость к себе, а для ребёнка ничего не оставалось. Она вечно ныла, что у нее где-то что-то болит, но если я, перепуганный, прибегал на помощь, она словно меня и не замечала. Иногда мой испуг будил в ней даже какую-то непостижимую гордость за свою болезнь.

我刚到她家时，看到她在屋内地上铺着泛黄的报纸，上面晒着无数小白虫。患病的李秀英胡乱求医，那些可怕的小白虫是她新近得到的一道偏方。当这个憔悴的女人将小白虫煮熟后，像吃饭似的一口一口十分平静地咽下去时，站在一旁的我脸色灰白。我的恐惧竟然引起了她的得意，她向我露出了神气十足的微笑，不无自得地告诉我：

“这是治病的。”

Когда я впервые попал к ним домой, мне бросились в глаза пожелтевшие газетные листы, разложенные по полу, на них сушились маленькие белые червячки, столько, что и не сосчитать. Ли Сюин пробовала от своих недугов все лекарства без разбору, и противные белые червячки оказались народным снадобьем, которое она недавно раздобыла. Мертвенно-бледный, я смотрел, как чахлая Ли Сюин отварила их, а потом преспокойно проглотила одного за другим, словно это её обед. Мой испуг её даже обрадовал — она важно улыбнулась и не без удовольствия пояснила:

— Это лекарство.

李秀英虽然自我得让人时常难以忍受，她在骨子里却是天真和善良的，她的疑神疑鬼是女人的通病。我刚去时，她总是担心我会干出一些对她家极为不利的事，所以她考验了我。有一次我在擦另一个房间的窗户对，发现窗台上有五角钱。我吃了一惊，五角钱对当初的我可是一笔巨大的数目。当我将钱拿去交给她时，显然我的吃惊和诚实使她如释重负。她明确告诉我，这是对我的考验。她用令人感动的声调称赞我，她那过多赞美词语的称赞，使我当时激动得都差点要哭了。她对我的信任一直保持了五年，后来我在学校遭受诬陷时，只有她一个人相信我是清白的。

Самолюбование Ли Сюин порой становилось невыносимым, но душа у неё была добрая, как у ребёнка, а что до её мнительности — так ведь это общая беда всех женщин. Когда я только появился в их доме, Ли Сюин не оставляла тревога, что я могу как-то страшно навредить её семье, и она решила меня испытать. Однажды я протирал окно в другой комнате и нашел на подоконнике монетку в пять цзяо*. Я остолбенел: пять цзяо для меня тогда были целым состоянием. Я отнёс монету Ли Сюин, и у неё будто гора упала с плеч от моего искреннего удивления. Она объяснила, что это была проверка. Ли Сюин так трогательно меня хвалила, так расписывала мои добродетели, что я едва не заплакал. Все пять лет она доверяла мне, и когда потом меня оговорили в школе, она одна знала, что я невиновен.

身强力壮的王立强一旦回到家中就显得死气沉沉，他经常独自坐在一边愁眉不展。曾经有一次，我来到他家的第一个夏天，他让我坐在窗台上，仔细地向我讲述山坡那边有一条河，河上有木船，这样简单却使我铭心刻骨的景象，总的来说他是一个温和的男人，可他有时候的语言十分恐怖。他有一个非常喜爱的小酒盅，作为家中唯一的装饰品被安放在收音机上端，他为了让我重视酒盅，很严肃地告诉我，如果我有朝一日打破了酒盅，他就会拧断我的脖子。当时他手里正拿着一根黄瓜，他咔嚓一声扭断了黄瓜，对我说：

“就是这样。”

吓得我脖子后面一阵阵冷风。

Здоровый как бык Ван Лицян становился вялым и унылым, едва приходил домой. Вечно сидел один в комнате с лицом чернее тучи. Как-то раз, в первое моё лето в городе, он усадил меня на подоконник и рассказал, что там, за горой, течёт река, а по ней плывет деревянная лодочка; образ незамысловатый, но он уже не сотрётся из моей памяти. Вообще говоря, Ван Лицян был человеком мягким, хотя некоторые его слова нагоняли на меня страху. У него была любимая чарочка, она служила единственным украшением в доме и потому стояла на радиоприемнике. Чтобы я обращался с ней бережно, Ван Лицян сурово предупредил: разобьешь — шею сверну. В его в руке тогда был огурец, он с хрустом переломил его пополам:

— Вот так.

От страха у меня холодок пробежал по загривку.

在我接近七岁的时候，生活的变换使我仿佛成为了另外一个人。应该说我那时对自己的处境始终是迷迷糊糊，我在随波逐流的童年，几乎是在瞬间的时间里，将在南门嘈杂家中的孙光林，变换为在李秀英的呻吟和王立强的叹息里常受惊吓的我。

Мне было почти семь лет, когда жизнь вдруг перевернулась, и от этих событий меня словно подменили. Надо сказать, я мало смыслил в том, что происходило, детство плыло куда-то по воле волн, и почти в один миг Сунь Гуанлинь из шумной наньмэньской семьи превратился в меня, мальчика, запуганного стонами Ли Сюин и вздохами Ван Лицяна.

我是那样迅速地熟悉了这个名叫孙荡的城镇，最初的时候我每天都置身于好奇之中。那些石板铺成的狭长街道，让我觉得就如流过南门的河一样不知道有多长。有时候在傍晚，王立强像个父亲那样牵着我的手走过去时，我会充满想象地感到这么走下去会到北京的，往往是在那时，我突然看到自己走到家门了，这个疑问曾经长时间地困扰着我，我一直是往前走的，可最后总是走到了家门口。孙荡镇上的那座宝塔是我最惊奇的，宝塔的窗户上竟会长出树木来。这一景象延伸以后，有一次我古怪地觉得李秀英的嘴上也可能会长出树木，就是不长树木，也会长出青草。

Я быстро узнавал наш городок Суньдан, и поначалу каждый день готовил новые открытия. Узкие улочки, выложенные каменными плитами, походили на речку в Наньмэне — не знаешь, где она заканчивается. Иногда под вечер Ван Лицян, как настоящий отец, вел меня по улице за руку, мы шли, а я воображал, что так мы скоро дойдем до самого Пекина, и в это самое время у меня перед носом оказывались двери нашего дома. Эта загадка долго не давала мне покоя, ведь я всё время шёл прямо, почему же снова упёрся в наши двери? А больше всего в Суньдане меня удивляла пагода: из её окон почему-то росли деревья. Эта пагода навела меня однажды на чудную мысль: а вдруг изо рта Ли Сюин тоже может вырасти дерево, ну не дерево, так хотя бы трава?

街道上的石板经常会发生翘来翘去的声响，尤其是在雨天的时候，使劲往一侧踩去，另一侧就会涌出一股泥水。这个游戏曾经长久地迷恋着我，一旦获得上街的机会，我就满腔热情地投入到这样的游戏之中。当时我是多么想把泥水溅到过路人的裤子上，我用胆怯禁止了自己的小小欲望，没有出现的后果向我描叙了自己遭受惩罚的可怕情景。后来我看到三个大男孩，将一排放在各家门前的便桶盖扔上了天空。便桶盖在空中旋转时简直美妙无比，几个遭受损失的成年人从屋里冲出来只是破口大骂而已，而那三个孩子则是大笑地逃跑了。我突然发现了逃跑的意义，它使惩罚变得遥远，同时又延伸了快乐。因此当一个穿得漂亮整洁的女孩走过来时，我使劲踩向了一块翘起的石板，泥水溅到了她的裤子上，我自己开始了预先设计好的逃跑。要命的是我实现内心的欲望之后，快乐并没有来到。那个女孩没有破口大骂，也不追赶我，而是站在街道中央哇哇大哭。她长久的哭声，使我经历了长久的胆战心惊。

Каменные плиты, устилавшие улицу, то и дело клацали под ногами, особенно это было заметно в дождь: наступаешь на один край плиты — а из-под другого края тебя обдает грязной водой. Такая игра долго меня занимала, и если выпадал случай пройтись по улице, я с жаром принимался за любимую забаву. До чего же мне хотелось, чтоб брызги грязной воды попали на брюки кого-нибудь из прохожих! Но я трусливо душил свою маленькую мечту: стоило подумать о такой проделке, как перед глазами вставали страшные и неминуемые наказания. Потом я увидел, как трое мальчишек постарше мечут в небо крышками от ночных горшков, выстроенных в ряд по улочке. Крышки вертелись в воздухе, это была настоящая красота! Хозяева горшков повыскакивали на улицу, но успели только крепко выругаться — мальчишки, хохоча, уже дали деру. Я вдруг понял смысл бегства: оно продлевает веселье и откладывает расплату на потом. И когда однажды ко мне подошла красивая чистенькая девочка, я что было сил топнул ногой по кривой плите, грязная вода брызнула на её штанишки, а я пустился наутек, как и было задумано. Загвоздка оказалась в том, что, хоть я и исполнил своё тайное желание, радость не наступала. Девочка не ругалась и не гналась за мной, она стояла посреди улицы и плакала навзрыд. А я долго еще трясся от страха, слушая её безутешные рыдания.

就在这条街道拐角的地方，住着一个戴鸭舌帽的大孩子。

На углу той самой улочки жил парнишка в кепке.

他用嘴巴在一根竹竿上能吹出歌声来，这对当初的我就如宝塔窗户上长出树木一样奇妙。他经常双手插在裤袋里在街上闲逛，和一些认识的成年人打着招呼。这个大孩子体现出来的风度，曾让我默默仿效过。当我也将双手插进裤袋，努力作出大摇大摆的样子时，我得意洋洋塑造出来的形象，却被王立强用训斥给葬送了。他说我像个小流氓。

Он умел наигрывать песенки на бамбуковой дудочке; тогда мне это казалось таким же чудом, что и деревья в окнах пагоды. Паренек в кепке вечно слонялся по улице с руками в карманах, здороваясь со знакомыми взрослыми. Я тайком пытался подражать его ухваткам: сунул руки в карманы и старательно напустил на себя важный вид, но мой неотразимый образ был разрушен замечанием Ван Лицяна. Он сказал, что я похож на какого-то шпанёнка.

这个戴鸭舌帽的大孩子，在吹出美妙的笛声之后，还能惟妙惟肖地吹出卖梨膏糖的声音。当我和其他一些馋嘴的孩子拚命奔跑过去后，看到的不是货郎，而是坐在窗口哈哈大笑的他。我们上当受骗后一脸的蠢相，使他过于兴奋的笑声不得不在急促的咳嗽里结束。

Сыграв на дудочке милый мотивчик, мальчишка в кепке, бывало, принимался наигрывать песенку продавцов грушевых конфет*, получалось точь-в-точь похоже. Я со стайкой других сладкоежек сломя голову бежал на зов, но вместо уличного торговца нас ждал этот мальчишка — сидя на окне, он покатывался со смеху. Ему было до того смешно смотреть на наши вытянувшиеся физиономии, что радостный хохот его неизменно тонул в резком кашле.

尽管屡屡上当，我依然一次次奔跑过去。我被声音召唤着盲目和傻乎乎地跑去，为的是让他取笑我。有一次我窘迫地发现只有自己一个人上了他的当，他当时快乐的笑声使我小小的自尊心受到了伤害。我对他说：

“你吹出来的一点也不像卖糖的。”我故作聪明地告诉他。“我一听就知道是假的。”

Он раз за разом надувал нас, но я опять и опять мчался к его дому. Я доверчиво бежал на звуки дудочки, лишь бы он снова посмеялся надо мной. Однажды я в замешательстве увидел, что никто, кроме меня, не клюнул на обман, и тут уж его весёлый хохот ранил мою детскую гордость.

— И вовсе у тебя не похоже выходит на продавца конфет, — сообщил я ему, напустив на себя умный вид, — я сразу понял, что это липа.

不料他笑得更厉害了，他问：

“那你跑什么？”

А он вдруг захохотал еще пуще:

— Так чего ж тогда прибежал?

我立刻哑口无言，没想到他会这么问，我一点准备也没有。

У меня словно язык отнялся, не был я готов к такому вопросу.

后来的一天中午，我上街去买酱油遇到他，他又变了个法子让我受骗，那时他已从我身边走过去了，他突然站住叫了我一声。然后俯下身，翘起屁股让我看看他的裤子是不是拉破了。他黑色的裤子在屁股上补了两块暗红的补丁，我不知道自己中了他的圈套，将脸凑近他那猴子似的红屁股，我告诉他没有拉破。他说：

“你再仔细看看。”

我仔细看了还是没有拉破的地方。

他说：“你把脸凑近一点看看。”

Потом он придумал для меня новую штуку: в тот день я ходил покупать соевый соус и встретил своего обидчика на улице. Он уже было прошел мимо, как вдруг замер на месте и окликнул меня. Потом нагнулся вперед, задрав зад, и велел мне посмотреть — вроде, штаны порвались. На его черных штанах сзади красовались две алые заплатки. Я ещё не понял, что попал в западню, придвинул лицо поближе к по-обезьяньи красному заду и доложил ему, что штаны целые. Он не отставал:

— Посмотри-ка внимательней.

Я вгляделся как следует, дырки на штанах не было.

— А ты наклонись пониже.

当我把脸几乎贴到他的屁股上时，他突然放了一个响亮的臭屁。把我熏得晕头转向，而他哈哈大笑地走去了。虽然他一次次捉弄我，可我依然崇拜他。

Когда я почти приклеился лицом к его заду, он вдруг громко пукнул. Вонь ударила в ноздри, даже голова пошла кругом, а он, заливаясь смехом, отправился дальше. Сколько бы ни потешался надо мной этот мальчишка, я всё так же его обожал.

蜂拥而来的全新生活几乎将我淹没，使我常常忘记不久前还在南门田野上奔跑的自己。只是在有些夜晚，我迷迷糊糊行将入睡时，会恍惚看到母亲的蓝方格头巾在空气里飘动，那时突然而起的悲哀把我搞得焦急万分，可是睡着以后我又将这一切遗忘。有一次我曾经问过王立强：

“你什么时候送我回去？”

Я едва не тонул в хлынувшей на меня новой жизни, и часто даже не помнил, как носился недавно по полям Наньмэня. Только иногда по ночам, уже засыпая, я смутно видел мамин синий клетчатый платок, как он полощется в воздухе, и тогда внезапная тоска нападала на меня, не давая покоя. Но проснувшись, я ничего уже не помнил. Однажды я спросил Ван Лицяна:

— Когда ты отвезешь меня обратно?

当时王立强和我一起走在傍晚的街道上，他拉着我的手，走在夕阳西下的光芒里。他没有立刻回答我的问话，而是给我买了五颗橄榄，然后才告诉我：

“等你长大了就送你回去。”

Он вел меня за руку, мы шли по вечерней улице, озарённой закатным солнцем. Ван Лицян ответил не сразу, он купил мне пять оливок и только потом пообещал:

— Подрастешь, тогда и отвезу.

深受妻子疾病之苦的王立强，在那时抚摸着我的头发，声音忧郁地告诉我要做一个听话的孩子，以后上学了要好好念书。如果我做到了他的要求，他说：

“等你长大了，我就为你找个强壮的女人做妻子。”

Мой приёмный отец сполна хлебнул жизни с больной женой, он погладил меня по голове и печально велел быть послушным мальчиком, хорошо учиться в школе. И если буду вести себя как полагается, то:

— Как вырастешь, найду тебе здоровую, крепкую жену.

他这话太让我失望了，我以为他会奖给我什么呢，结果是个强壮的女人。

Такое обещание очень меня разочаровало, я-то думал, он подарит что-нибудь в награду, а оказалось, мне всего-навсего достанется какая-то крепкая жена.

王立强给了我五颗橄榄以后，我就不再着急着要返回南门，我不愿立刻离开这个有橄榄可吃的地方。

Ван Лицян угостил меня оливками, и я перестал торопиться в Наньмэнь, не хотелось сразу уезжать из города, где можно так полакомиться.

只有一次我显得异常激动，一天下午，一个将书包挂在胸前，双手背在身后的孩子让我错误地看到了自己的哥哥。那时我突然忘记了自己是在孙荡，仿佛回到了南门的池塘边，看着刚刚上学的哥哥耀武扬威地走着。我向孙光平呼喊着奔跑过去。我激动的结局却是一个陌生的孩子莫名其妙地转过头来，我才一下子明白过来自己早已离开南门，这突如其来的现实使我非常悲伤。那一刻是我最想回到南门的时候，我在呼啸的北风里哭泣着往前走去。

Только однажды я не на шутку растревожился: как-то вечером, обознавшись, я принял незнакомого мальчишку за своего брата, он шагал с ранцем на груди и руками за спиной. Я мигом забыл, что живу теперь в Суньдане, будто снова вернулся на берег наньмэньского пруда и смотрел, как брат, лопаясь от гордости, идёт в школу. Я побежал к Сунь Гуанпину, но напрасно: на мой крик удивлённо обернулся незнакомый мальчик, и я сразу понял, что давно уже уехал из Наньмэня, и эта внезапная правда обрушилась на меня настоящим горем. Я больше никогда так не хотел вернуться в Наньмэнь; всхлипывая, я плёлся по улице, а вокруг завывал северный ветер.

一个十月一日出生名叫国庆的男孩，和另一个叫刘小青的，成为了我幼时的朋友。现在我想起他们时内心充满了甜蜜。我们三个孩子在那石板铺成的街道上行走，就像三只小鸭子一样叫唤个不停。

Мальчик по имени Гоцин*, родившийся первого октября, в день основания КНР, и другой мальчишка, его звали Лю Сяоцин, стали моими детскими друзьями. Когда вспоминаю их, душа наполняется радостью. Галдя без умолку, точно три утёнка, мы дружно вышагивали по нашей мощёной улочке.

我对国庆的喜爱超过刘小青，国庆是个热衷于奔跑的孩子，他第一次跑到我面前时满头大汗，这个我完全陌生的孩子充满热情地问我：

“你打架很厉害吧？”

他说：“你看上去打架很厉害。”

Гоцин мне нравился больше, чем Лю Сяоцин — Гоцин обожал бегать; в нашу первую встречу он подлетел ко мне, весь мокрый от пота. Мы были незнакомы, но он очень приветливо выпалил:

— Ты, небось, хорошо дерешься?

И добавил:

— Вроде хорошо.

我对刘小青的喜爱，是由他哥哥迷人的笛声建立起来的。

Моя дружба с Лю Сяоцином вышла из любви к песенкам, что наигрывал парнишка в кепке.

他和那个戴鸭舌帽大孩子的兄弟关系，使我对他的喜爱里渗满了羡慕。

Сяоцин оказался его младшим братом, и моя любовь к нему была пропитана ревнивым восхищением.

和我同龄的国庆，小小的年纪就具有了领导的才能。我对他的崇拜，是因为他使我的童年变得多彩多姿。我忘不了他带领我和刘小青站在河边等待波浪的情景，在此之前我根本不知道波浪会给予我如此奇妙的享受。我们三个孩子以一定的距离站成一排，在那夏天的河边，轮船驶过以后掀起的波浪推动着我们赤裸的脚，我看着波浪一层层爬上我的脚背。

Гоцин был мне ровесником, такой маленький, он уже знал, как вести за собой. Я обожал Гоцина, ведь он сделал моё детство таким интересным! Никогда не забуду, как он привел нас с Сяоцином на берег реки стеречь волну. До того я и не представлял, сколько радости таится в волнах. Мы втроём выстроились в рядок чуть поодаль друг от друга, и волны от проходившего по летней реке парохода толкались в наши голые ноги; я смотрел, как одна за другой они карабкаются вверх по моим лодыжкам.

我们的脚就像泊在岸旁的船，在水里摇摇晃晃。可是在这时候我要回家了，我要去擦窗玻璃，去拖地板。当国庆和刘小青看着远处的轮船逐渐驶近，第二次波浪即将来临时，我却被迫离开波浪，用我童年的速度奔跑回家。

Наши ноги покачивались в воде, словно лодки на якоре. Но мне пора было бежать домой, протирать окна и мыть пол. Гоцин с Сяоцином смотрели, как издалека подходит второй пароход, и когда вот-вот должны были хлынуть новые волны, мне пришлось уйти, и я бежал домой во всю свою детскую прыть.

另一种让我难忘的享受是登上国庆家的楼房，去眺望远处的田野。那时候就是在城里，也只是不多的人家住楼房。我们向国庆家走去时因为激动，我和刘小青像两只麻雀那样叽叽喳喳。国庆则表现出他作为主人的风度，这个孩子走在我们中间时时用手擦一下鼻子，以成年人的微笑来掩饰他孩子的骄傲。

Еще одна незабываемая радость ждала нас на верхнем этаже дома Гоцина: оттуда мы любовались полями, уходившими куда-то далеко-далеко. В то время даже в городе мало кто жил в многоэтажках. По дороге к дому Гоцина мы с Лю Сяоцином от волнения гомонили, точно два воробья. Гоцин же держал себя по-хозяйски, он шел в середине и то и дело утирал нос ладошкой, пряча ребячью гордость за взрослой умудрённой ухмылкой.

然后国庆敲响了一扇屋门，门只是打开了一点，我看到了半张全是皱纹的脸。国庆响亮地喊了一声：

“婆婆。”

Потом Гоцин постучал в дверь, появилась маленькая щелка, и я увидел в ней половину морщинистого лица. Гоцин звонко крикнул:

— Бабушка!

门打开到让国庆能够进去的宽度，我看到了里面的灰暗，和这个身穿黑衣老太太的全部的脸。她的眼睛以她年龄极不相称的亮度看着我们。

Щель приоткрылась настолько, чтобы Гоцин мог в неё протиснуться, теперь я увидел всё лицо старухи в чёрном и кромешную тьму за ней. Она глядела на нас не по возрасту яркими глазами.

在我面前的刘小青准备进去时，她迅速将门重新关成一条缝，只露出一只眼睛。于是我第一次听到了她喑哑的声音：

“叫一声婆婆。”

Лю Сяоцин хотел было пройти вслед за Гоцином, но старуха мигом притворила дверь, оставив только щелку, из которой светился её глаз. И тут я впервые услышал этот глухой голос:

— Скажи: «бабушка».

刘小青叫了一声后就走进去，下面轮到我了。依然是一条缝和一只眼睛。这个老太太让我吸了一口冷气。可是国庆和刘小青已经踩着楼梯上去了，我只能颤抖地叫一声。我获准进入了那一片灰暗，老太太将门关上后，只有楼梯顶端有一圈亮光。我上楼时始终没有听到她走开的脚步，我知道她正用皱巴巴的眼睛看我，这是多么可怕的事。

Лю Сяоцин послушно повторил за ней и тут же скользнул внутрь. Теперь наступила моя очередь. Опять щелка и глаз. От страха у меня даже во рту пересохло. Но Гоцин с Сяоцином уже поднимались по лестнице, и я, весь дрожа, пролепетал: «бабушка». Она впустила меня в темноту, дверь закрылась, и в комнате остался только кружок света от лестницы. Я не слышал её шагов, пока поднимался наверх, она стояла на месте и — я знал — смотрела на меня своими морщинистыми глазами. Вот страх-то!

此后的两年里，我每次怀着幸福的心情前往国庆家中时，都对自己要越过这个老太太灰暗的关卡而恐惧。那常常让我做恶梦的脸和声音，在路上就开始折磨我。我必须用和国庆趴在楼上窗口这无比的幸福来鼓励自己，才有胆量去敲响那扇屋门。

Два следующих года всякий раз, как я, счастливый, спешил в гости к Гоцину, меня бросало в холодный пот от того, что придется проходить через тёмную старухину заставу. Её лицо и голос снились мне в кошмарах и начинали терзать ещё по дороге к дому Гоцина. Приходилось подбадривать себя, представлять упоительное счастье, что ждет нас с Гоцином, когда мы завалимся на окно верхнего этажа — только так хватало смелости постучать в её дверь.

有一次我敲响屋门后，这个老太太出乎意料地没有让我叫她一声婆婆，而用神秘的微笑让我走了进去。结果这一次国庆没在家中，当我提心吊胆走下楼梯时，老太太像逮住小鸟一样逮住了我。她拉着我的手走入了她的房间。她湿漉漉的手掌使我全身发抖，可我不敢有半点反抗的举动，我整个地被吓傻了。

Однажды я постучал, и старуха вдруг с таинственной улыбкой впустила меня, не потребовав назвать себя бабушкой. Оказалось, Гоцина нет дома; когда я, трясясь от страха, спустился по лестнице, старуха сцапала меня, словно птенца. Схватив за руку, она повела меня в свою комнату. От её влажной ладони меня колотила дрожь, но я не смел сопротивляться, так и шел за ней, оцепенев.

她的房间倒是很明亮，而且一尘不染。墙上挂着许多镜框，里面黑白的像片让我看到了一群严肃的男女老人，竟然没有一个在微笑。老太太轻声告诉我：

“他们全死了。”

Старухина комната оказалась светлой и чистой, ни пылинки. Стены увешаны чёрно-белыми фотографиями в рамках, с них на меня смотрели суровые пожилые люди, мужчины и женщины, почему-то никто из них не улыбался. Старуха прошептала:

— Все они умерли.

她压低了声音仿佛是怕他们听到似的，使我不敢出一口大气。随后她指着一张胡须很长的像片说：

“这个人有良心，昨晚还来看我呢。”

Она понизила голос, словно опасаясь, что люди на снимках могут услышать, а я теперь даже вдохнуть боялся. Потом хозяйка ткнула пальцем в бородача на фотографии:

— Хороший человек, навещал меня вчера вечером.

一个死人来看她？我吓得哇地一声哭了起来。她对我的哭声深表不满，她说：

“哭什么，哭什么。”

К ней ходит какой-то покойник? Я так перепугался, что заревел. Старухе очень не понравилось, что я плачу, она проворчала:

— Чего тут реветь-то, чего реветь.

接着她不知指着哪张像片又说：

“她不敢来，她偷了我的戒指，怕我向她要回来。”

Потом ткнула в какой-то другой снимок:

— Эта не смеет приходить, украла моё кольцо, боится, что я потребую назад.

这个我童年记忆里阴森的老女人，用阴森的语调逐个向我介绍像片上的人以后，才让我离开她那间可怕的屋子。后来我再也不敢去国庆家中，即使有国庆陪伴我也不敢接近这个恶梦般的女人。直到很久以后，我才感到她其实并不可怕，她只是沉浸在我当时年龄还无法理解的自我与孤独之中，她站在生与死的界线上，同时被两者抛弃。

Сумрачная старуха из моих детских воспоминаний зловеще поведала мне о каждом из тех, кто смотрел на нас со снимков, и только потом позволила уйти из своей страшной комнаты. После того случая я уже не смел ходить домой к Гоцину, даже вместе с ним — я боялся приближаться к кошмарной старухе. Только много после я понял, что женщина эта вовсе не была страшной, она просто с головой погрузилась в одиночество, которое я в том возрасте ещё не мог понять. Она стояла на рубеже между жизнью и смертью, но ни жизни, ни смерти не была нужна.

我第一次登上国庆家的楼房，是那样惊讶地看到远处的一切。仿佛距离突然缩短了，一切都来到眼皮底下。田野就像山坡一样，往上铺展开去，细小走动的人让我格格笑个不停。这是我第一次真实感到，什么叫无边无际。

С каким же удивлением глядел я на открывшийся внизу простор, когда мы впервые забрались на верхний этаж дома Гоцина! Далёкое как будто вдруг стало близким, очутившись прямо у меня под носом. Поля горными склонами стлались куда-то вверх, а маленькие человечки внизу двигались так, что просто умора — я хохотал, как заведённый. В тот день я впервые ощутил, что такое бесконечность.

国庆是一个把自己安排得十分妥当的孩子，他总是穿得干干净净，口袋里放一块叠得方方正正的小手帕。我们站成一队上体育课时，他常常矜持地摸出手帕擦一下嘴。他那老练的动作，让鼻涕挂在胸前的我看到发呆。而且他像个医生那样拥有自己的药箱，那是一个小小的纸板盒，里面整齐地放着五个药瓶。他将药瓶拿出来向我介绍里面的药片治各类疾病时，这个八岁的孩子显得严肃和一丝不苟，我崇敬的眼睛看到的已不是同龄的孩子，而是一位名医。他总是随身携带这些药瓶，有时他在学校操场上奔跑时会突然站住，用准确自信的手势告诉我，他身上哪儿患病了，必须吃什么药。于是我跟着他走进教室，看着他从书包里拿出药箱，打开瓶盖取出药片，放入嘴中一仰头就咽了下去。就那么干巴巴地咽下去，他都不需要水的帮助。

Гоцин был из тех детей, что держат себя в большом порядке, у него всегда была чистая одежда, а в кармане он носил аккуратно сложенный носовой платочек. Когда на уроках физкультуры мы выстраивались в шеренгу, он невозмутимо доставал из кармана свой платочек и вытирал им рот. Это у него выходило так ловко, что я, мальчик с соплями, повисшими до груди, смотрел на него, обалдевая. А ещё у Гоцина была своя аптечка, прямо как у врача: картонная коробочка, а в ней аккуратно разложены пять пузырьков. Он доставал лекарства из аптечки и объяснял мне, от каких болезней они помогают; в эти минуты восьмилетний Гоцин был таким строгим и основательным, что в моих благоговейных глазах он представал уже не ровесником, а каким-то знаменитым врачом. Гоцин всюду носил с собой эту аптечку. Порой он вдруг замирал посреди школьной спортплощадки и, уверенно жестикулируя, принимался объяснять мне, где у него болит, и какое следует принять лекарство. Я плёлся за ним в классную комнату: вот он вынимает из ранца аптечку, открывает пузырек, достает таблетку, кладет её в рот и, запрокинув голову, глотает. Так и глотал, всухую, ему даже воды не нужно было, чтоб запить.

国庆的父亲，是个令我生畏的人，在他感到身体不舒服时会走向他的儿子。那时我的同学就充满激情了，他清脆的嗓音滔滔不绝，他会仔细询问父亲不舒服的来龙去脉。直到父亲很不耐烦地打断他，他才结束自己滔滔不绝的废话，改用熟练的动作打开他那神圣的纸板盒，手在五个药瓶上面比划了几下，就准确地拿出了父亲需要的那种药。当他将药递过去时，就不失时机地向父亲要五分钱。那一次他父亲答应了准备去取钱时，他迅速地递上去一杯水，体贴地让父亲吃药，自己走过去把手伸入父亲扔在床上的衣服口袋，伸出来后向父亲展示了五分的硬币，然后放入自己口袋。当我们一起向学校走去，他却从口袋里摸出两个五分硬币。国庆是一个慷慨的同学，他告诉我另一个五分是为我拿的。随即他就实现了自己的诺言，我们一人吃一根冰棍。

Нагонявший на меня страх отец Гоцина, если ему нездоровилось, тоже шёл к сыну. Тогда мой друг — само рвение — звонко тараторя, принимался дотошно выспрашивать у отца симптомы заболевания. Только после того, как отец, вконец потеряв терпение, обрывал его, Гоцин прекращал трещать и отточенным движением раскрывал свою священную коробочку. Поводив рукой над пузырьками, он доставал именно то лекарство, которое было нужно отцу. Угощая родителя таблеткой, Гоцин не забывал попросить у него пятак в уплату. В тот раз отец уже хотел было достать деньги, но Гоцин сунул ему в руки стакан воды, заботливо велел запить таблетку, а сам нырнул в карман отцовского пиджака, что лежал на кровати, и тут же показал улов — монету в пять фэней* — а потом спрятал её себе в карман. Но когда мы шли с ним к школе, он вынул из кармана два пятака. Гоцин был щедрым другом, он сказал, что вторую монету взял для меня. И тут же сдержал слово: купил нам по эскимо.

我一直没有见过国庆的母亲，有一次我们三人在旧城墙上玩耍，挥舞着柳枝在黄色的泥土上奔跑，用呐喊布置出一场虚构中的激战。后来我们疲惫不堪地坐了下来，是刘小青突然问起了国庆的母亲。国庆说：

“她到天上去了。”

Я никогда не видел мать Гоцина. Однажды мы втроём играли на старой городской стене — носились по жёлтой глине, размахивали ивовыми ветками, щедро сдабривая воображаемый бой свирепыми кличами. Потом, выбившись из сил, мы уселись на землю, и вдруг Лю Сяоцин спросил Гоцина о матери. Мой друг ответил:

— Она ушла на небеса.

然后他指了指天空：

“老天爷在看着我们。”

Потом показал куда-то вверх:

— Боженька смотрит на нас.

那时的天空蓝得令人感到幽深无底，天空在看着我们。三个孩子被一种巨大的虚无笼罩着，我内心升起一股虔诚的战栗，辽阔的天空使我无法隐藏。我听到国庆继续说：

“我们做什么，老天爷都看得一清二楚，谁也骗不了它。”

Небо в тот миг было синим-синим, бездонным, оно глядело на нас. Три мальчика сидели, накрытые огромными небесами; в моем сердце родился религиозный страх, мне некуда было спрятаться от безбрежного неба. Гоцин продолжал:

— Богу видно всё, что мы делаем, его не обмануть.

对国庆母亲的询问，所引发出来对天空的敬畏，是我心里最初感到的束缚。直到现在，我仍会突然感到自己正被一双眼睛追踪着，我无处可逃，我的隐私并不安全可靠，它随时面临着被揭露。

Так разговор о матери Гоцина посеял во мне священный трепет перед небесами, тогда я впервые ощутил себя несвободным. И даже сейчас порой я вдруг чувствую, что за мной следят чьи-то глаза, и некуда от них укрыться, и все мои тайны как на ладони, ничего не спрятать.

小学二年级的时候，我和国庆出现了一次激烈的争吵。争吵的话题是如果用麻绳将世界上所有的原子弹绑起来爆炸，地球会不会被炸碎。这个问题最先来自于刘小青，他想出用麻绳捆绑原子弹，让我现在写下这些时不由微微一笑。我清晰地记起了当初刘小青说这话时的神态，他是将快要掉进嘴巴的鼻涕使劲一吸，吸回到鼻孔后突发奇想说这番话的。他吸鼻涕的声音十分响亮，我都能感觉到鼻涕飞入他鼻孔时滑溜溜的过程。

Во втором классе начальной школы у нас с Гоцином вышла серьёзная ссора. Предмет спора был следующий: разлетится ли земной шар на кусочки, если связать вместе все на свете атомные бомбы и разом их взорвать. Идею подал Лю Сяоцин, именно ему пришло в голову связать бечевкой атомные бомбы — сейчас не могу писать об этом без улыбки. Хорошо помню физиономию Сяоцина в тот миг: он с силой втянул в себя сопли, вот-вот готовые упасть в рот, и тут его вдруг осенило. Носом он швыркнул очень звонко, я почти почувствовал, как его сопли, скользя, залетели обратно в ноздри.

国庆支持了刘小青，他认为地球肯定会被炸碎，最起码也会被炸出一个可怕的大洞。那时候我们所有的人都会被一阵狂风刮得在天上乱飞乱撞，而且有一种吓人的嗡嗡声。就像我们的体育老师那样，鼻子上有洞，说起话来嗡嗡地有着北风呼啸的声响。

Гоцин взял сторону Лю Сяоцина, он сказал, что земля наверняка разлетится на кусочки, ну или, по крайней мере, взрыв пробьёт в ней огромную страшную дыру. Поднимется такая буря, что люди взлетят на небо вверх тормашками, а ещё всюду будет стоять страшный гул. Как от нашего учителя физкультуры, который с дырой в носу, он, когда говорит, то гундосит, точно северный ветер.

我不相信地球会被炸碎，就是一个大洞我也认为不可能。

Я не верил, что земля разлетится на кусочки, и что взрыв пробьёт в ней большую дыру — тоже не верил.

我的理由是原子弹是由地球上的东西做成的，原子弹小地球大，大的怎么会被小的炸碎？我激动地质问国庆和刘小青。

“你们能打败你们爹吗？打不败。因为你们是你们爹生的。你们小，你们爹大。”

Доводы у меня были такие: атомные бомбы сделаны из того, что есть на земле, бомбы маленькие, а земля большая, разве маленькое может разорвать большое на кусочки? Я взволнованно убеждал своих друзей:

— Разве вы сможете побить ваших отцов? Не сможете. Потому что они вас родили. Вы маленькие, а они большие.

我们都无法说服对方，于是三个孩子走向了张青海，那个打毛衣的男老师，指望他能够做出公正的判决。那是冬天的中午，我们的老师正坐在墙角里晒太阳，他织毛衣的手滑来滑去，像女人的手一样灵巧。他眯着眼睛听完我们的讲叙后，软绵绵地训斥道：

“这是不可能的。全世界人民都是爱好和平的，怎么会把原子弹绑在一起爆炸？”

Нам не удавалось друг друга переспорить, и мы втроем отправились к Чжан Цинхаю, тому самому учителю с вязанием. Мы надеялись, что он нас справедливо рассудит. Был зимний полдень, учитель сидел на солнышке в углу у стены, его руки со спицами так и ходили туда-сюда, ловко, точно у женщины. Сощурившись, он выслушал нас, а потом мягко отчитал:

— Это невозможно. Люди земли за мир во всем мире, разве можно представить, чтоб кто-то связал вместе атомные бомбы и взорвал?

我们争论的是科学，他却给了我们政治的回答。于是我们只能继续争吵，到后来成了攻击。我说：

“你们懂个屁。”

他们回报我：

“你懂个屁。”

Наш спор был о науке, а ответил он нам про политику. Так что пришлось нам спорить дальше, а скоро спор перешёл в войну. Я говорю:

— Ни хрена вы не понимаете.

А они мне:

— Это ты ни хрена не понимаешь.

我那时被怒气冲昏了头脑，向他们发出很不现实的威胁，我说：

“我再也不理你们啦。”

他们说：

“谁他娘的要理你。”

Ярость ослепила меня, и я пустил в дело довольно бессмысленную угрозу, крикнув им:

— Я больше с вами не дружу!

А они:

— Да кому, мать твою, нужна твоя дружба.

此后的时间里，我必须为自己不负责任的威胁承担后果。

Дальше мне пришлось пожинать плоды своей глупой угрозы.

国庆和刘小青正如他们宣告的那样，不再理睬我。而我在实现自己的威胁时，却显得力不从心。他们是两个人，我只是一个人，问题的关键就在这里，他们可以坚定地不理我，我则是心慌意乱地不理他们。我开始独自一人了，我经常站在教室的门口，看着他们在操场上兴奋地奔跑。那时我的自尊就要无情地遭受羡慕的折磨。我每天都在期待着他们走上前来与我和好如初，这样的话我既可维护自尊，又能重享昔日的欢乐。可他们走过我身旁时，总是挤眉弄眼或者哈哈大笑。

Гоцин с Лю Сяоцином держали слово и больше со мной не разговаривали. А мне оказалось не по зубам исполнять обещание. Их было двое, а я один, в этом и крылся подвох, они могли твёрдо стоять на своем и не дружить со мной, я же оказался в западне. Наступили одинокие дни, я торчал у двери в классную комнату, глядя, как они весело носятся по площадке. Зависть точила моё самолюбие, не давая пощады. Каждый день я ждал, что они подойдут ко мне, и мы снова станем дружить — тогда я сберёг бы гордость и вернул себе былое счастье. Но проходя мимо, мои друзья либо перемигивались, либо звонко хохотали.

显而易见，他们准备长此下去，这对他们来说没有丝毫损失。

Было ясно, что Гоцин с Сяоцином готовы к долгому противостоянию, им без меня было ничуть не хуже.

对我就完全不同了，放学后我孤单一人往家走去时，仿佛嘴中含着一棵楝树果子，苦涩得难以下咽。

Я же после уроков в одиночестве плёлся домой, и было мне так горько, словно я держал во рту ягоду мелии* и никак не мог проглотить.

过久的期待使我作为孩子的自尊变得十分固执，另一方面想和他们在一起的愿望又越来越强烈。这两种背道而驰的情感让我长时间无所适从后，我突然找到了真正的威胁。

Наша вражда слишком затянулась, моя детская гордость стала уже неумолимой, но и желание дружить с ними росло всё больше. Я долго разрывался между самолюбием и дружбой, как вдруг отыскал настоящую угрозу.

我选择了国庆回家的路上，我飞快地跑到了那里，等着他走来。国庆是一位骄傲的同学，他看到了我时摆出一副坚决不理睬的样子。而我则是对他恶狠狠地喊道：

“你偷了你爹的钱。”

Быстрее ветра я помчался дорогой, которой Гоцин ходил домой, и стал его поджидать. Гоцин был гордым мальчишкой, завидев меня, он напустил на себя спесивый и непреклонный вид. А я злобно крикнул:

— Ты украл деньги у своего отца!

他的骄傲顷刻瓦解，我的同学回过头来冲着我喊叫：

“我没有，你胡说。”

Заносчивости Гоцина тут же как не бывало, он обернулся ко мне с криком:

— Не крал я, врёшь!

“有。”

我继续喊道。然后向他指出就是那次他向父亲要五分钱，结果却拿了一角钱的事。

Я не унимался:

— Украл! — и припомнил ему тот раз, когда он попросил у отца пять фэней, а взял целый цзяо.

“那五分钱可是为你拿的呀。”他说。

我可不管这些，而是向他发布了威胁中最为有力的一句话：

“我要去告诉你爹。”

— Так тот пятак я брал для тебя! — оправдывался Гоцин.

Но мне было всё равно, и я огласил самый серьезный пункт своей угрозы:

— Всё расскажу твоему отцу.

我的同学脸色苍白，他咬着嘴唇不知所措。我是这时候转身离去的，像一只清晨的公鸡那样昂首阔步。我当时心里充满了罪恶的欢乐，国庆绝望的神色是我欢乐的基础。

Лицо Гоцина побелело, он стоял, растерянно кусая губы. А я развернулся и пошёл прочь с высоко поднятой головой, точно петух на рассвете. Отчаянный вид Гоцина вызвал во мне прилив злобной радости.

后来我也以近似的方式威胁了王立强，那个年龄的我已经懂得了只有不择手段才能达到目的。威胁使我在自尊不受任何伤害的前提下，重获昔日的友情。我用恶的方式，得到的则是一种美好。

Потом почти тем же самым способом я шантажировал Ван Лицяна; ещё ребёнком я понял, что достичь цели можно лишь не брезгуя средствами. Угрозой я возродил прежнюю дружбу, сохранив при этом честь. Злом я добился добра.

翌日上午，我看到国庆胆怯地走过来，用讨好的语气问我愿不愿意上他家楼上去看风景，我立刻答应了。这一次他没叫上刘小青，只有我们两个人。在走去的路上，他轻声恳求我，别把那事告诉他父亲。我已经获得了友情，又怎么会去告密呢？

На другой день с утра Гоцин трусливо подошёл и, заискивая, пригласил меня к себе домой смотреть с верхнего этажа на поля. Я сразу же согласился. В тот раз он не позвал Сяоцина, пошли только мы вдвоём. На пути к дому он шёпотом умолял меня, чтобы я ничего не рассказывал отцу о той краже. Но у меня теперь снова был друг, разве стал бы я на него доносить?

* Один цзяо равен 1/10 юаня.

* У уличных торговцев, как правило, были свои мотивчики, по которым их узнавали покупатели. Песенка продавцов грушевых конфет до сих пор довольно известна в Шанхае.

* Гоцин дословно значит «национальный праздник».

* Один фэнь равен 1/10 цзяо и 1/100 юаня.

* Мелия – распространенное на юге Китая дерево с горькими плодами.

#перевод #ЮйХуа