«Немой раб» | 《哑奴》
- Ирина Верданди
- 8 нояб. 2017 г.
- 34 мин. чтения
(Сань Мао | 三毛)
我第一次被请到镇上一个极有钱的沙哈拉威财主家去吃饭时，并不认识那家的主人。
Впервые меня пригласили на обед в дом неимоверно богатого сахарийца, причём с ним я была совсем не знакома.
据这个财主堂兄太太的弟弟阿里告诉我们，这个富翁是不轻易请人去他家里的，我们以及另外三对西籍夫妇，因为是阿里的朋友，所以才能吃到驼峰和驼肝做的烤肉串。
От Али — младшего брата жены кузена хозяина дома — мы узнали, что к этому богачу не так-то просто попасть. Мы и ещё три испанские четы смогли отведать шашлыка из верблюжатины только благодаря дружбе с Али.
进了财主像迷宫也似宽大的白房子之后，我并没有像其他客人一样，静坐在美丽的阿拉伯地毯上，等着吃也许会令人呕吐的好东西。
Оказавшись в просторных, похожих на лабиринты белых залах, я не стала чинно усаживаться на прекрасные персидские ковры, как это сделали остальные гости в ожидании лакомств, от которых, впрочем, могло и поплохеть.
财主只出来应酬了一会儿，就回到他自己的房间去。
Сам хозяин показался только чтобы поприветствовать нас и тут же скрылся в своих покоях.
他是一个年老而看上去十分精明的沙哈拉威人，吸着水烟，说着优雅流畅的法语和西班牙话，态度自在而又带着几分说不出的骄傲。
Это был хитрый и умный с виду сахариец в годах. Покуривая кальян, он вёл плавную изысканную беседу на испанском и французском, но в его непринуждённых манерах сквозило высокомерие.
应酬我们这批食客的事情，他留下来给阿里来做。
Угощать гостей он предоставил Али.
等我看完了这家人美丽的书籍封面之后，我很有礼的问阿里，我可不可以去内房看看财主美丽的太太们。“可以，请你进去，她们也想看你，就是不好意思出来。”我一个人在后房里转来转去，看见了一间间华丽的卧室，落地的大镜子，美丽的女人，席梦思大床，还看见了无数平日在沙漠里少见的夹着金丝银线的包身布。
Я закончила разглядывать прекрасные обложки книг и очень вежливо спросила Али, нельзя ли мне посетить женскую половину дома и познакомиться с прекрасными жёнами хозяина.
— Можно. Входи. Они и сами хотят посмотреть на тебя, но стесняются выйти к гостям.
Я бродила в одиночку по гарему, заглядывая в пышные спальни с огромными зеркалами, стоящими на полу, широкими кроватями с матрасами Симмонс и прекрасными женщинами.
А ещё я видела столь редкие в пустыне одеяния, вышитые золотом и серебром.
我很希望荷西能见见这财主四个艳丽而年轻的太太，可惜她们太害羞了，不肯出来会客。
Мне ужасно хотелось, чтобы Хосе увидел этих четырёх очаровательных молодых жён хозяина, но на жалость они до того смущались, что ни за что не хотели показаться.
等我穿好一个女子水红色的衣服，将脸蒙起来，慢慢走回客厅去时，里面坐着的男人都跳了起来，以为我变成了第五个太太。
Я набросила на себя бледно-розовые одеяния одной из жён, покрыла лицо и тихонечко вернулась в общий зал. Сидевшие там мужчины подпрыгнули от неожиданности, решив, что я — пятая жена.
我觉得我的打扮十分合适这房间的情调，所以决定不脱掉衣服，只将蒙脸的布拉下来，就这么等着吃沙漠的大菜。
Мой наряд очень подходил к настроению гостиной, так что я решила не снимать его, а только откинула ткань с лица и стала ждать приглашения на пустынный обед.
过了不一会，烧红的炭炉子被一个还不到板凳高的小孩子拎进来，这孩子面上带着十分谦卑的笑容，看上去不会超过八、九岁。
Немного погодя в гостиную, неся раскалённую угольную жаровню, со смиренной улыбкой вошёл мальчик ростом едва ли выше скамьи. На вид ему было не больше восьми-девяти лет.
他小心的将炉子放在墙角，又出去了，再一会，他又捧着一个极大的银托盘摇摇摆摆的走到我们面前，放在大红色编织着五彩图案的地毯上。盘里有银的茶壶，银的糖盒子，碧绿的新鲜薄荷叶，香水，还有一个极小巧的炭炉，上面热着茶。
Ребёнок с осторожностью водрузил жаровню в угол и снова вышел. Ещё через некоторое время, он вновь подошёл к нам, пошатываясь под огромным серебряным подносом, который установил на большой красный ковёр с разноцветным узором. На подносе стояли серебряные чайник и сахарница, лежали изумрудные листья свежей мяты, духи, а на изящной миниатюрной печке подогревался чай.
我赞叹着，被那清洁华丽的茶具，着迷得神魂颠倒。
Я ахнула от восторга, восхищённая нарядным чайным сервизом.
这个孩子，对我们先轻轻的跪了一下，才站起来，拿着银白色的香水瓶，替每一个人的头发上轻轻的洒香水，这是沙漠里很隆重的礼节。
Мальчик сперва опустился перед нами на колени и только после этого вновь поднялся, взял в руки серебристо-белый флакон с духами и брызнул на волосы каждого гостя. Это такой торжественный пустынный ритуал.
我低着头让这孩子洒着香水，直到我的头发透湿了，他才罢手。一时里，香气充满了这个阿拉伯似的宫殿，气氛真是感人而庄重。
Я наклонила к нему голову, и мальчик разбрызгивал духи до тех пор, пока мои волосы совсем не намокли. Благоухание окутало арабский дворец, привнеся торжественность.
这一来，沙哈拉威人强烈的体臭味，完全没有了。
И вонь, исходящая от тел местных жителей, теперь совсем не ощущалась.
再过了一会儿，放着生骆驼肉的大碗，也被这孩子静静的捧了进来，炭炉子上架上铁丝网。我们这一群人都在高声的说着话，另外两个西班牙太太正在谈她们生孩子时的情形，只有我，默默的观察着这个身子的一举一动。
Спустя ещё немного времени мальчик молча внёс большую миску сырой верблюжатины, а на угольной жаровне появилась железная решётка. В нашей шумной компании стоял гомон, две испанки оживлённо обсуждали рождение своих детей, и только я без слов наблюдала за каждым движением мальчугана.
他很有次序的在做事，先串肉，再放在火上烤，同时还照管着另一个炭炉上的茶水，茶滚了，他放进薄荷叶，加进硬块的糖，倒茶叶，他将茶壶举得比自己的头还高，茶水斜斜准准的落在小杯子里，姿势美妙极了。
И так у него всё складно выходило: он нанизывал мясо и клал его на огонь и при этом не забывал о горелке для чая. Как вскипела вода, он добавил туда листья мяты, кусок сахара и чайные листья. Затем изящным жестом поднял чайник над головой и вода по дуге полилась в чашки.
Он разлил чай и, опустившись перед нами на колени, обеими руками протягивал нам чашки с густым ароматным напитком.
肉串烤熟了；第一批，这孩子托在一个大盘子里送过来。
Поспели шашлыки. Первую партию мальчик выложил на большое блюдо и подал нам.
驼峰原来全是脂肪，驼肝和驼肉倒也勉强可以入口。男客们和我一人拿了一串吃将起来，那个小孩子注视着我，我对他笑笑，眨眨眼睛，表示好吃。
Вообще-то верблюжий горб — это сплошной жир, да и верблюжьи печень и мясо с трудом можно назвать аппетитными. Мужчины и я взяли себе по шампуру и принялись за еду. Мальчик не спускал с меня глаз. Я улыбнулась и подмигнула ему, показывая, что кушанье пришлось мне по душе.
我吃第二串时，那两个土里土气的西班牙太太开始没有分寸的乱叫起来。
Только я принялась за вторую порцию, как две испанских грубиянки подняли крик:
“天啊！不能吃啊！我要吐了呀！快拿汽水来啊！”
— Боже! Как это можно есть?! Меня сейчас стошнит! Дайте скорее содовой!
我看见她们那样没有教养的样子，真替她们害羞。
Мне стало ужасно стыдно за их невежество.
预备了一大批材料，女的只有我一个人在吃，我想，叫一个小孩子来侍候我们，而我们像废物一样的坐食，实在没有意思，所以我干脆移到这孩子旁边去，跟他坐在一起，帮他串肉，自烤自吃。骆驼的味道，多洒一点盐也就不大觉得了。
Перед нами стояло такое обилие угощений, а из женщин ела только я одна. Я подумала, что мы ведём себя как ничтожества — нам прислуживает маленький ребёнок, а мы сидим сложа руки. Куда это годится? Тогда я не церемонясь подсела к мальчику и стала вместе с ним нанизывать мясо. Я жарила мясо и тут же сама его ела. Соль хорошо перебивала привкус верблюжатины.
这个孩子，一直低着头默默的做事，嘴角总是浮着一丝微笑，样子伶俐极了。
Мальчик, опустив голову, молча продолжал работу, но его смышленая мордашка всё время улыбалась.
我问他：“这样一块肉，一块驼峰，再一块肝，穿在一起，再放盐，对不对？”
Я обратилась к нему:
— Берём кусочек мяса, потом горб, а потом печень и всё это нанизываем друг за другом. Так правильно?
他低声说：“哈克！”（对的、是的等意思。）
Он прошептал:
— Хакэ (значит «верно», «да»)
我很尊重他，扇火、翻肉，都先问他，因为他的确是一个能干的孩子。我看他高兴得脸都红起来了，想来很少有人使他觉得自己那么重要过。
И всё у него так ловко получалось, что я прониклась к нему уважением и сперва спрашивала у него, а уже потом раздувала огонь или переворачивала мясо. По тому как он раскраснелся от радости, я поняла, что немногие давали ему почувствовать собственную ценность.
火那边坐着的一群人，却很不起劲。阿里请我们吃道地的沙漠菜，这两个讨厌的女客还不断的轻视的在怪叫。茶不要喝，要汽水；地下不会坐，要讨椅子。
Остальные гости, сидящие у огня, были не столь воодушевлены. Али пригласил нас отведать местных блюд, а эти две тупые испанки всё время брезгливо взвизгивали: то они не хотели пить чай и желали газировку, то не хотели сидеть на полу и требовали принести им стул.
这些事情，阿里都大声叱喝着这个小孩子去做。
Али с руганью отправил маленького слугу исполнять их прихоти.
他又得管火，又不得不飞奔出去买汽水，买了汽水，又去扛椅子，放下椅子，又赶快再来烤肉，忙得满脸惶惑的样子。
Теперь мальчик должен был и следить за огнём, и бежать покупать газировку. Купив газировки, он поспешил за стульями, а поставив стулья, в смятении бросился к мясу.
“阿里，你自己不做事，那些女人不做事，叫这个最小的忙成这副样子，不太公平吧！”我对阿里大叫过去。阿里吃下一块肉，用烤肉叉指指那个孩子，说：“他要做的还不止这些呢，今天算他运气。”
— Али, ты сам ничего не делаешь, также как и эти женщины. Разве справедливо выходит, что всё за вас делает этот маленький трудяга? — громко спросила я Али.
Али дожевал кусок мяса и ткнул шампуром в сторону мальчика:
— Обычно он должен делать куда больше. Сегодня ему, считай, повезло.
“他是谁？他为什么要做那么多事？”
— А он кто? Почему он должен столько делать?
荷西马上将话题扯开去。
Хосе тут же переменил разговор.
等荷西他们说完了，我又隔着火坚持我的问话。“他是谁？阿里，说嘛！”
Дождавшись, пока они договорят, я настойчиво повторила вопрос, обращаясь Али, сидящему по ту сторону жаровни:
— Кто он? Скажи, Али!
“他不是这家里的人。”阿里有点窘。
— Он не из этой семьи.
Али явно было неловко.
“他不是家里的人，为什么在这里？他是邻居的小孩？”“不是。”
— Не из этой семьи? А что он здесь делает? Это соседский ребёнок?
— Нет.
室内静了下来，大家都不响，我因为那时方去沙漠不久，自然不明白他们为什么都好似很窘，连荷西都不响。“到底是谁嘛？”我也不耐烦了，怎么那么拖泥带水的呢。“三毛，你过来，”荷西招招手叫我，我放下肉串走过去。
В комнате повисла тишина, разговоры смолкли. Тогда я ещё совсем мало прожила в пустыне и поэтому недоумевала, что привело всех в такое замешательство. Даже Хосе приумолк.
— Тогда кто он? — я тоже потеряла терпение. Зачем вот они тянут резину?
— Сань Мао, иди сюда, — Хосе поманил меня рукой. Я отложила шампур и пересела к нему.
“他，是奴隶。”荷西轻轻的说，生怕那个孩子听见。我捂住嘴，盯着阿里看，再静静的看看那低着头的孩子，就不再说话了。
— Он — раб, — прошептал мне Хосе, опасаясь, как бы мальчик не услышал. Я зажала рот рукой и уставилась на Али, а потом в полной тишине перевела взгляд на опустившего голову ребёнка.
“奴隶怎么来的？”我冷着脸问阿里。
— Откуда у вас рабы? — сухо спросила я Али.
“他们世世代代传下来的，生来就是奴隶。”
— Это потомственные рабы. Они такими рождаются.
“难道第一个生下来的黑人脸上写着——我是奴隶？”我望着阿里淡棕色的脸不放过对他的追问。
— Неужели на лбу первого африканца уже было клеймо «РАБ»?
Я, уставившись в ореховое лицо Али, продолжала расспросы.
“当然不是，是捉来的。沙漠里看见有黑人住着，就去捉，打昏了，用绳子绑一个月，就不逃了；全家捉来，更不会逃，这样一代一代传下来就成了财产，现在也可以买卖。”见我面有不平不忍的表情，阿里马上说：“我们对待奴隶也没有不好，像他，这小孩子，晚上就回去跟父母住帐篷，他住在镇外，很幸福的，每天回家。”
— Конечно, нет. Это пойманные. Когда находят африканцев, живущих в пустыне, их ловят, оглушают и связывают верёвками на месяц. Так они не могут убежать. И тем более они не убегают, если поймана вся семья; через поколение они становятся имуществом, которое можно покупать и продавать. Заметив закипающее во мне возмущение, Али поспешил добавить:
— Мы хорошо обращаемся с рабами. Такие дети, как он, по вечерам возвращаются в шатёр к родителям. Он живёт на краю посёлка и, к своему счастью, каждый день может уходить домой.
“这家主人有几个奴隶？”
— Сколько всего рабов у хозяина дома?
“有两百多个，都放出去替西班牙政府筑路，到月初，主人去收工钱，就这么暴富了。”
— Больше двухсот. Всех их отправили строить дороги испанцам, а в начале месяца хозяин получает их зарплату. Так он и разбогател.
“奴隶吃什么？”
— А чем их кормят?
“西班牙承包工程的机关会给饭吃。”
— Им выдают еду испанские подрядчики.
“所以，你们用奴隶替你们赚钱，而不养他们。”我斜着眼眇着阿里。
— Значит, рабы зарабатывают вам деньги, а вы их даже не кормите? — процедила я.
“喂！我们也弄几个来养。”一个女客对她先生轻轻的说。
— Давай и мы заведём парочку. — прошептала одна испанка своему мужу.
“你他妈的闭嘴！”我听见她被先生臭骂了一句。告别这家财主时，我脱下了本地衣服还给他美丽的妻子。大财主送出门来，我谢谢了他，但不要再跟他握手，这种人我不要跟他再见面。
— Рот закрой, твою мать. — её супруг выругался в ответ.
Прощаясь, я сняла накидку и вернула её очаровательной жене хозяина. Владелец дома вышел нас проводить. Я поблагодарила его, но не подала на прощания руки — с таким человеком я не желаю больше встречаться.
我们这一群人走了一条街，我才看见，小黑奴追出来，躲在墙角看我。伶俐的大眼睛，像小鹿一样温柔。我丢下了众人，轻轻的向他跑去，皮包里找出两百块钱，将他的手拉过来，塞在他掌心里，对他说：“谢谢你！”才又转身走开了。
Я заметила, что маленький раб идёт за нами только когда мы всей компанией уже миновали одну улицу. Он наблюдал за мной из-за угла своими большими и умными, как у оленёнка, глазами. Я приотстала от всех, тихонько подбежала к нему, выудила из сумки двести песет и со словами «спасибо тебе» сунула ему в руку и тут же ушла.
我很为自己羞耻。金钱能代表什么，我向这孩子表达的，就是用钱这一种方式吗？我想不出其他的方法，但这实在是很低级的亲善形式。
Мне было ужасно стыдно. Разве можно что-то выразить деньгами? Что ими я хочу сказать маленькому ребёнку? Я не смогла придумать ничего другого, кроме такого пошлого проявления дружелюбия.
第二天我去邮局取信，想到奴隶的事，顺便就上楼去法院看看秘书老先生。
Назавтра я пошла на почту за письмом и, вспомнив о рабе, заодно поднялась в зал суда к господину секретарю.
“哈，三毛，久不来了，总算还记得我。”
— Ах, Сань Мао, давненько тебя не было. Не позабыла ты старика.
“秘书先生，在西班牙的殖民地上，你们公然允许蓄奴，真是令人感佩。”
— Господин секретарь, на землях испанских колоний открыто процветает рабство. Это поразительно.
秘书听了，唉的叹了一口长气，他说：“别谈了，每次沙哈拉威人跟西班牙人打架，我们都把西班牙人关起来，对付这批暴民，我们安抚还来不及，那里敢去过问他们自己的事，怕都怕死了。”
Секретарь глубоко вдохнул и ответил с досадой:
— И не говори. Каждый раз, когда местные сцепляются с испанцами, — вяжут испанцев. И не найти нам на этих громил управы, куда уж нам совать нос в их дела. Мы все напуганы до смерти.
“你们是帮凶，何止是不管，用奴隶筑路，发主人工钱，这是笑话！”
— Вы не только всё им спускаете с рук, но ещё и пособничаете. Рабы строят вам дороги, а зарплату получают их хозяева. Какой абсурд!
“唉，干你什么事？那些主人都是部落里的首长，马德里国会，都是那些有势力的沙哈拉威人去代表，我们能说什么。”“堂堂天主教大国，不许离婚，偏偏可以养奴隶，天下奇闻，真是可喜可贺。嗯！我的第二祖国，天哦……”“三毛，不要烦啦！天那么热……”
— Эх, тебе-то что за дело? Их хозяева — главы кланов. В Парламенте Мадрида полно могущественных Сахарави. А что мы можем сказать?
— Великая католическая империя не дозволяет развод, но разрешает рабство? Неслыханное дело! Вот уж что стоит отпраздновать. Боже! И это моя вторая Родина…
— Сань Мао, не горячись. И так слишком жарко…
“好啦！我走啦！再见！”我大步走出法院的楼。
— Хорошо, тогда я пошла. До свидания. — Я широкими шагами направилась к выходу из зала суда.
那天的傍晚，有人敲我的门，很有礼貌，轻轻的叩了三下就不再敲了，我很纳闷，哪有这么文明的人来看我呢！
Вечером следующего дня в мою дверь постучали. Три кротких вежливых удара и всё. Я удивилась: кто это пришёл ко мне такой культурный?
开门一看，一个不认识的中年黑人站在我门口。
За дверью стоял незнакомый африканец средних лет.
他穿得很破很烂，几乎是破布片挂在身上，裹头巾也没有，满头花白了的头发在风里飘拂着。
Изношенная одежда висела на нём лохмотьями. На нём не было даже чалмы, и ветер свободно трепал седые волосы.
他看见我，马上很谦卑的弯下了腰，双手交握在胸前，好似在拜我似的。他的举止，跟沙哈拉威人的无礼，成了很大的对比。
При виде меня он смиренно поклонился, сложив руки на груди, словно выражая мне почтение. Манерами он был совершенно не похож на бесцеремонных Сахарави.
“您是？”我等着他说话。
— А вы…?
Я ждала, пока он заговорит.
他不会说话，口内发出沙哑的声音，比着一个小孩身形的手势，又指指他自己。
Но он не умел разговаривать, из горла вырывался только хрип. Руками он обрисовал фигуру ребёнка, а потом показал на себя.
我不能领悟他的意思，只有很和气的对他问：“什么？我不懂，什么？”
Я никак не могла взять в толк, чего он хочет и дружелюбно спросила:
— Что, простите?
他看我不懂，马上掏出了两百块钱来，又指指财主住的房子的方向，又比小孩的样子。啊！我懂了，原来是那小孩子的爸爸来了。
Увидев моё непонимание, он тут же вытащил двести песет и показал в сторону дома богатого Сахарави, а потом снова жестами изобразил ребёнка. Вот оно что! До меня дошло, что это отец мальчика.
他硬要把钱塞还给我，我一定不肯，我也打手势，说是我送给小孩子的，因为他烤肉给我吃。
Он настойчиво пытался вернуть мне деньги, а я, конечно же, не соглашалась, жестами показывая, что эти деньги я дала мальчику за то, что он жарил для меня мясо.
他很聪明，马上懂了，这个奴隶显然不是先天性的哑巴，因为他口里会发声，只是聋了，所以不会说话。
Этот раб был очень умён и сразу меня понял. Очевидно, он не был немым от рождения, ведь горлом он мог издавать звуки, но из-за глухоты не умел говорить.
他看看钱，好似那是天大的数目，他想了一会儿，又要交还我，我们推了好久，他才又好似拜了我一下的弯下了身，合上手，才对我笑了起来，又谢又谢，才离开了。那是我第一次碰见哑奴的情景。
Он посмотрел на эти деньги, как на неслыханное богатство, ненадолго задумался и снова попытался всунуть их мне. Так мы толкали друг другу купюры, пока он, скрестив руки, не согнулся в почтительном поклоне, улыбнулся, много раз поблагодарил и ушёл. Так я впервые встретилась с немым рабом.
过了不到一星期，我照例清早起床，开门目送荷西在满天的星空下去上早班，总是五点一刻左右。
Прошло меньше недели. Я по обыкновению поднялась с постели около четверти шестого. В это время я всегда провожала Хосе на утреннюю смену, глядя как он уходит под усыпанным звёздами небом.
那天开门，我们发现门外居然放了一棵青翠碧绿的生菜，上面还洒了水。我将这生莱小心的捡起来，等荷西走远了，才关上门，找出一个大口水瓶来，将这棵菜像花一样竖起来插着，才放在客厅里，舍不得吃它。
Но в тот день, когда мы открыли дверь, мы увидели свежий ярко-зелёный, ещё усеянный каплями воды латук. Я с осторожностью подняла салат. Только когда Хосе ушёл совсем далеко, я закрыла дверь, отыскала бутылку с широким горлышком и воткнула туда зелень, словно это были цветы. Мне стало жалко её съедать.
我知道这是谁给的礼物。
Я знала от кого этот подарок.
我们在这一带每天借送无数东西给沙哈拉威邻居，但是来回报我的，却是一个穷得连身体都不属于自己的奴隶。
Каждый день в пустыне мы что-то одалживали или дарили местным жителям, но только нищий раб, который не распоряжается даже собственным телом, одарил нас в ответ.
这比圣经故事上那个奉献两个小钱的寡妇还要感动着我的心。
И этот подарок показался мне более трогательным, чем две лепты вдовицы из библейской притчи.
我很想再有哑奴的消息，但是他没有再出现过。过了两个月左右，我的后邻要在天台上加盖一间房子，他们的空心砖都运来堆在我的门口，再吊到天台上去。
Мне очень хотелось знать, что дальше сталось с немым рабом, но он больше не появлялся. Пару месяцев спустя наши соседи решили надстроить комнату на крыше. Перед нашей дверью навалили кирпичей, которые должны были поднять верёвкой наверх.
我的家门口被弄得一塌糊涂，我们粉白的墙也被砖块擦得不成样子。荷西回家来了，我都不敢提，免得他大发脾气，伤了邻居的感情。我只等着他们快快动工，好让我们再有安宁的日子过。
Теперь за нашим порогом царил полный кавардак, а белая стена была затёрта кирпичами до безобразия. Когда Хосе вернулся домой, я не осмеливалась завести об этом разговор, опасаясь, что он рассердится и обидит наших соседей. Я терпеливо дожидалась пока они приступят к работам, и к нам вернётся наша прежняя спокойная жизнь.
等了好一阵，没有动工的迹象，我去晒衣服时，也会到邻居四方的洞口往下望，问他们怎么还不动工。“快了，我们在租一个奴隶，过几天价钱讲好了，就会来。他主人对这个奴隶，要价好贵，他是全沙漠最好的泥水匠。”
Но прошло немало времени, а работа так и не началась. Когда я пошла развешивать одежду, я заодно заглянула в мансардное окно соседей и спросила, почему они ещё не начали строительство.
— Скоро начнём. Через несколько дней договоримся о цене за аренду раба и тут же приступим. Хозяин заломил высокую цену, но его раб — лучший каменщик во всей пустыне.
过了几天，一流的泥水匠来了，我上天台去看，居然是那个哑奴正蹲着调水泥。
Через несколько дней появился этот первоклассный каменщик. Я поднялась на крышу и столкнулась с тем самым немым, который, сидя на корточках, замешивал цемент.
我惊喜的向他走去，他看见我的影子，抬起头来，看见是我，真诚的笑容，像一朵绽开的花一样在脸上露出来。
Я приятно удивилась и направилась к нему. Увидев мою тень, мужчина поднял голову. Он узнал меня и на его лице расцвела искренняя улыбка.
这一次，他才弯下腰来，我马上伸手过去，跟他握了一握，又打手势，谢谢他送的生莱。他知道我猜出是他送的，脸都胀红了，又打手势问我：“好吃吗？”
На этот раз, как только он согнулся в поклоне, я тут же взяла его за руку и жестами поблагодарила за латук. Он понял, что я догадалась от кого подарок и покраснел. Руками он показал:
— Вкусно?
我用力点点头，说荷西与我吃掉了。他再度欢喜的笑了，又说：“你们这种人，不吃生菜，牙龈会流血。”我呆了一下，这种常识，一个沙漠的奴隶怎么可能知道。哑奴说的是简单明了的手势，这种万国语，实在是方便。他又会表达，一看就知道他的意思。
Я с жаром закивала головой и сказала, что мы с Хосе всё съели. Он снова радостно улыбнулся и сказал:
— Если такие, как вы не едят латук, то у них кровоточат дёсны.
Поразительно! Откуда такое может быть известно рабу из пустыни? Простые и понятные жесты немого прекрасно служили нам лингва франка. Он умел всё показать так, что было понятно с первого взгляда.
哑奴工作了几天之后，半人高的墙已经砌起来了。
За несколько дней работы немого раба стена выросла в половину человеческого роста.
那一阵是火热的八月，到了正午，毒热的太阳像火山的岩浆一样的流泻下来。我在房子里，将门窗紧闭，再将窗缝用纸条糊起来，不让热浪冲进房间里，再在室内用水擦席子，再将冰块用毛巾包着放在头上，但是那近五十五度的气温，还是令人发狂。
Стоял жаркий август. Раскалённые солнечные лучи лавой текли вниз. Я заклеила бумагой закрытые двери и окна, чтобы зной не проникал в комнату, и смочила водой все циновки в доме. К голове я прикладывала лёд, завёрнутый в полотенце, но жара под пятьдесят градусов всё равно сводила меня с ума.
每到这么疯狂的酷热在煎熬我时，我总是躺在草席上，一分一秒的等候着黄昏的来临，那时候，只有黄昏凉爽的风来了，使我能在门外坐一会，就是我所盼望着的最大的幸福了。
Когда терпеть бешеный зной становилось невмоготу, я ложилась на циновки и считала минуты до прихода сумерек. Лишь когда начинал дуть вечерний освежающий ветерок, я решалась посидеть немного снаружи, и это было величайшим удовольствием.
那好几日过去了，我才想到在天台上工作的哑奴，我居然忘记了他，在这样酷热的正午，哑奴在做什么？
Только через несколько дней я вспомнила о немом рабе, работающем на крыше. Я совсем про него забыла. Как же он справляется в такую жару?
我马上顶着热跑上了天台，打开天台的门，一阵热浪冲过来，我的头马上剧烈的痛起来，我快步冲出去找哑奴，空旷的天台上没有一片可以藏身的阴影。
Невзирая на пекло, я бросилась на крышу. Как только я отворила дверь, меня захлестнула волна зноя и страшно разболелась голова. Я быстрыми шагами направилась к немому. На просторной крыше не было ни клочка тени, в которой можно было бы укрыться.
哑奴，半靠在墙边，身上盖了一块羊栏上捡来的破草席，像一个不会挣扎了的老狗一样，趴在自己的膝盖上。
Немой бы похож на издыхающую старую собаку. Он накрылся циновкой, обхватил руками колени и спиной навалился на стену.
我快步过去叫他，推他，阳光像熔化了的铁一样烫着我的皮肤，才几秒钟，我就旋转着支持不住了。
Я бросилась окликать и тормошить его. Солнечные лучи жгли мою кожу, сложно расплавленный металл, я не выдерживала и нескольких секунд и начала крутиться.
我拉掉哑奴的草席，用手推他，他可怜的脸，好似哭泣似的慢慢的抬起来，望着我。
Я потянула циновку и толкнула его рукой. Тогда он медленно поднял ко своё несчастное лицо, будто бы заплаканное лицо.
我指指我的家，对他说：“下去，快点，我们下去。”
Я показала на свой дом:
— Спускайся. Пойдём скорее.
他软弱的站了起来，苍白的脸犹豫着，不知如何是好。
Он поднялся на ослабевшие ноги и с побледневшим лицом застыл в нерешительности, не зная как поступить.
哑奴，站在我厨房外面的天棚下，手里拿着一个硬得好似石头似的干面包。我认出来，那是沙哈拉威人，去军营里要来的旧面包，平日磨碎了给山羊吃的。现在这个租哑奴来做工的邻居，就给他吃这个东西维持生命。
Я больше не могла терпеть жару и снова с силой толкнула его, и только тогда он смущённо поклонился, прошёл под тентом, натянутым Хосе, и начал медленно спускаться по каменным ступеням. Я закрыла дверь на крышу и быстро спустилась следом.
哑奴，站在我厨房外面的天棚下，手里拿着一个硬得好似石头似的干面包。我认出来，那是沙哈拉威人，去军营里要来的旧面包，平日磨碎了给山羊吃的。现在这个租哑奴来做工的邻居，就给他吃这个东西维持生命。
Теперь он стоял под навесом напротив нашей кухни, держа в руках высохший хлеб, твёрдый как камень. Я знала, что такой старый хлеб местные приносят из казарм, перемалывают и кормят коз. А сосед, который арендовал раба для строительства, дал ему этот хлеб, чтобы тот не умер от голода.
哑奴很紧张，站在那儿动也不敢动。天棚下仍是很热，我叫他进客厅去，他死也不肯，指指自己，又指指自己的肤色，一定不肯跨进去。
Немой стоял весь напрягшись и не смея пошевелиться. Даже под навесом было жарко, и я звала его в гостиную, но он ни за что не соглашался. Он показывал на себя, на свою кожу и наотрез отказывался войти.
我再打手势：“你，我，都是一样的，请进去。”从来没有人当他是人看待，他怎么不吓坏了。
Я снова сказала ему жестами:
— Мы с тобой равные. Входи!
Никто в жизни не смотрел на него, как на человека. Конечно, он был напуган до смерти.
最后我看他拘谨成那个可怜的样子，就不再勉强他了，将他安排在走廊上的阴凉处，替他铺了一块草席。冰箱里我拿出一瓶冰冻的桔子水，一个新鲜的软面包，一块干乳酪，还有早晨荷西来不及吃的白水煮蛋，放在他身旁，请他吃。然后我就走掉了，去客厅关上门，免得哑奴不能坦然的吃饭。
Его вид — жалкий от напряжения — удержал меня от дальнейших уговоров и я разложила ему циновку в тёмном прохладном углу коридора. Я вынула из холодильника бутылку ледяного апельсинового сока, свежий мягкий хлеб, сливочный сыр и варёное яйцо, которе Хосе не успел съесть утром, и положила всё это рядом с немым, предлагая ему поесть, и тут же ушла, закрыв за собой дверь в гостиную, чтобы он смог спокойно поесть.
到了下午三点半，岩浆仍是从天上倒下来，室内都是滚烫的，室外更不知如何热了。
В половину четвёртого лава по-прежнему лилась с небес на землю. Внутри дома всё кипело, а снаружи было и того хуже.
我，担心哑奴的主人会骂他，才又出来叫他上去工作。他，在走廊上坐得好似一尊石像，桔子水喝了一点点，自己的干面包吃下了，其他的东西动都不动。我看他不吃，叉着手静静的望着他。
Я, обеспокоенная тем, что хозяева будут ругать немого раба, вышла, чтобы позвать его на работу. Он статуей сидел в коридоре, ни к чему не притронувшись. Только отпил немного сока и съел свой хлеб. Скрестив руки на груди, я молча смотрела на него.
哑奴真懂，他马上站起来，对我打手势：“不要生气，我不吃，我想带回去给我的女人和孩子吃。”他比了三个小孩子，两男一女。
Немой всё понял. Он вскочил и жестами показал мне:
— Пожалуйста, не злитесь. Я не ем, потому что хочу отнести всё домой моей жене и трём моим детям.
Он изобразил трёх детей — двух мальчиков и одну девочку.
我这才明白了，马上找了一个口袋，把东西都替他装进去，又切了一大块乳酪和半只西瓜，还再放了两瓶可乐，我自己存的也不多了，不然可以多给他一点。
И только тогда до меня дошло. Я тотчас отыскала пакет, сложила туда всю еду, вдобавок отрезала большой кусок сыра, половину арбуза и поставила в пакет две бутылки колы. Я не держала дома много еды, иначе дала бы ему побольше.
他看见我在袋子里放东西，垂着头，脸上又羞愧又高兴的复杂表情，使我看了真是不忍。
Он увидел, что я складываю еду в пакет и опустил голову со смешанным выражением радости и стыда на лице. От этого мне стало невыносимо.
我将袋子再全塞在半空的冰箱里，对他指指太阳，说：“太阳下山了，你再来拿，现在先存在在这里。”他拚命点头，又向我弯下了腰，脸上喜得都快哭了似的，就快步上去工作了。
Я запихала пакет в пустую половину холодильника и, показывая на солнце, сказала ему:
— Приходи, когда сядет солнце. Пусть это пока побудет здесь.
Он с жаром закивал головой и, чуть не плача от радости, снова поклонился и быстро ушёл работать.
我想，哑奴一定很爱他的孩子，他一定有一个快乐的家，不然他不会为了这一点点食物高兴。我犹豫了一下，把荷西最爱吃的太妃糖盒子打开，抓了一大把放在给哑奴的食物口袋里。
Должно быть, немой очень любит своих детей и у него счастливая семья, иначе не стал бы так радоваться тем крохам еды. Поколебавшись мгновение, я открыла коробку с любимыми ирисками Хосе, зачерпнула большую пригоршню и высыпала её в пакет с продуктами.
其实我们也没有什么食物，我能给他的实在太贫乏了。
В общем-то, мы сами особо не могли предложить ему еды.
星期天，哑奴也在工作，荷西上天台去看他。哑奴第一次看见我的丈夫，他丢下了工作，快步跨过砖块，口里呀呀的叫着，还差几步，他就伸长了手，要跟荷西握手，我看他先伸出手来给荷西，而没有弯下腰去，真是替他高兴。在我们面前，他的自卑感一点一点自然的在减少，相对的人与人的情感在他心里一点一点的建立起来。我笑着下天台去，荷西跟他打手语的影子，斜斜的映在天棚上。
Немой раб работал и в воскресенье. Невольник, завидев моего мужа, поднимающегося на крышу, бросил свою работу, переступил через кирпичи и ещё за несколько шагов с клокотанием протянул руку Хосе, чтобы поздороваться. Я очень обрадовалась, что он подал руку, а не поклонился. Рядом с нами его ощущение собственного ничтожества само собой немного ослабло, а в душе он начал сравнивать себя с другими людьми. Я с улыбкой спустилась с крыши, на навесе осталась кривая тень Хосе, жестами разговаривающего с рабом.
到了中午，荷西下来了，哑奴高高兴兴的跟在后面。荷西一头的粉，想来他一定在跟哑奴一起做起泥工来了。“三毛，我请哑巴吃饭。”
В полдень Хосе тоже спустился, за ним следовал радостный немой.
Судя по белым волосам Хосе, он работал вместе с невольником.
— Сань Мао, я пригласил немого к нам на обед.
“荷西，不要叫他哑巴！”
— Хосе, не называй его немым!
“他听不见。”
— Да он же не слышит.
“他眼睛听得见。”
— Его глаза слышат.
我拿着锅铲，对哑奴用阿拉伯哈萨尼亚语，慢慢的夸大着口形说：“沙——黑——毕。”（朋友）
Я, сжимая в руке кухонную лопатку, сказала немому на языке Сахарави, медленно и чётко выговаривая слога: «Ша — хэ — би» («друг»).
又指指荷西，再说：“沙——黑——毕。”
Показала на Хосе и снова сказала: «Ша — хэ — би».
又指我自己：“沙——黑——布——蒂。”（女朋友）再将三个人做一个圈圈，他完全懂了，他不设防的笑容，又一度感动了我。他很兴奋，又有点紧张，荷西推推他，他一步跨进了客厅，又对我指指他很脏的光脚，我对他摇摇手，说不要紧的，就不去睬他了，让两个男人去说话。
Показала на себя: «Ша — хэ — бу — ди» («подруга»), а потом очертила рукой в воздухе вокруг нас троих. Он всё понял. Его открытая улыбка снова расторгала меня. Он был очень взволнован и немного напряжён, Хосе подталкивал немого в гостиную, а он всё показывал мне на свои грязные босые ноги. Я замахала руками, мол, ничего страшного и отвернулась от него, оставив двух мужчин беседовать.
过了一会儿，荷西来厨房告诉我：“哑奴懂星象。”
Немного погодя Хосе зашёл на кухню и сказал:
— Немой знает расположение звёзд.
“你怎么知道？”
— А ты откуда знаешь?
他画的，他看见我们那本画上的星，他一画就画出了差不多的位置。”
— Он сам нарисовал. Он увидел наши картинки со звёздами и перерисовал их почти так же, как они были.
过一会，我进客厅去放刀叉，看见荷西跟哑奴趴在世界地图上。
Чуть позже я принесла в гостиную столовые приборы и увидела Хосе и немого, ползающих по карте мира.
哑奴找也不找，一手就指在撒哈拉上，我呆了一下，他又一指指在西班牙，又指指荷西，我问他：“我呢？”
Немой уверенно показал на Сахару. Я остолбенела. Тогда он показал на Испанию и на Хосе. Я спросила:
— А я?
他看看我，我恶作剧的也指指西班牙，他做出大笑的样子，摇手，开始去亚洲地图那一带找，这一下找不到了，交了白卷。
Он посмотрел на меня. Я в шутку показала на Испанию. Он сделал вид, что хохочет, замахал руками и начал искать в Азии. Но в этот раз ничего не нашёл и сдался.
我指指他的太阳穴，做出一个表情——笨！
Я покрутила пальцем у его виска — глупый!
他笑得要翻倒了似的开心。
Он чуть не свалился от смеха.
哑奴实在是一个聪明的人。
А немой и правда очень умён.
青椒炒牛肉拌饭，哑奴实在吃不下去，我想，他这一生，也许连骆驼山羊肉都吃不到几次，牛肉的味道一定受不了。我叫他吃白饭酒盥，他又不肯动手，拘谨的样子又回来了。
К жареной говядине с зелёным перцем в горшочке немой даже не притронутся. Я подумала, что он за всю жизнь верблюжатины и козлятины хорошо если несколько раз едал, а тут диковинная говядина. Он и пошевелиться не смел, когда я предлагала ему еду и питьё. К нему вернулась прежняя напряжённость.
我叫他用手吃，他低着头将饭吃掉了。我决定下次不再叫他一同吃饭，免得他受罪。
Я показала ему, что надо есть руками, и он, опустив голову, принялся глотать еду. Я решила больше не звать его на обед, чтобы не подвергать таким мучениям.
消息传得很快，邻居小孩看见哑奴在我们家吃饭，马上去告诉大人，大人再告诉大人，一下四周都知道了。这些人对哑奴及我们产生的敌意，我们很快的觉察到了。“三毛，你不要理他，他是’哈鲁佛’！脏人！”（哈鲁佛是猪的意思）
邻居中我最讨厌的一个小女孩第一个又妒又恨的来对我警告。
Новость разлетелась моментально. Соседский ребёнок видел, как раб ест у нас и тут же рассказал взрослым, а те другим взрослым, и вскоре об этом знали все соседи. Они ополчились на нас и на раба, и мы вскоре прочувствовали это на своей шкуре.
— Сань Мао, не водись с ним, он — халуф! Ничтожество! («Халуф» означает «свинья») — самая противная соседская девчонка ревниво и негодующе сделала мне замечание.
“你少管闲事，你再叫他’哈鲁佛’，荷西把你捉来倒吊在天台上。”
— Не суй свой нос! Ещё раз назовёшь его «халуф», — Хосе тебя поймает и подвесит вверх ногами на крыше.
“他就是猪，他太太是疯子，他是替我们做工的猪！”说完她故意过去吐口水在哑奴身上，然后挑战的望着我。
— Он свинья, которая работает за нас, а его жена сумасшедшая!
Она нарочно плюнула на раба и с вызовом посмотрела на меня.
荷西冲过去捉这个小女鬼，她尖叫着逃下天台，躲进自己的家里去。
Хосе порывался схватить мелкую пакостницу, но она с визгом спрыгнула с крыши и скрылась в своём доме.
我很难过，哑奴一声也不响的拾起工具，抬起头来，我发觉我的邻居正阴沉的盯着荷西和我，我们什么都不说，就下了天台去。
Я очень огорчилась. Немой беззвучно взялся за инструменты и поднял голову. Мы молча спустились с крыши под угрюмыми взглядами соседей.
有一个黄昏，我上去收晾着的衣服，又跟哑奴挥挥手，他已在砌屋顶了，他也对我挥挥手。恰巧荷西也下班了，他进了门也上天台来。
Когда наступили сумерки, я поднялась развесить одежду и помахала рабу, который уже выкладывал крышу. Он помахал мне в ответ. Вернувшийся с работы Хосе прошёл через калитку и поднялся к нам.
哑奴放下了工具，走过来。
Немой отложил инструменты и подошёл.
那天没有风沙，我们的电线上停了一串小鸟，我指着鸟叫哑奴看，又做出飞翔的样子，再指指他，做了一个手势：“你——不自由，做工做得半死，一毛钱也没有。”
День выдался без песчаных бурь, и на наших проводах сидела стайка птичек. Я, показывая на птиц, сделала вид, что лечу, а потом жестами показала немому:
— Ты — невольник. Пашешь до полусмерти, а у самого ни гроша.
“三毛，你好啦！何苦去激他。”荷西在骂我。
— Эй, Сань Мао! Вот ты зачем его подстрекаешь? — налетел на меня Хосе.
“我就是要激他，他有本事在身，如果自由了，可以养活一家人不成问题。”
— Я хочу расшевелить его. У него есть все задатки и, если бы он был свободен, он бы смог прокормить свою семью.
哑奴呆呆的望了一会儿天空，比比自己肤色，叹了口气。过一会，他又笑了，他对我们指指他的心，再指指小鸟，又做了飞翔的动作。
Какое-то время невольник неподвижно смотрел в небо, сравнил его цвет с цветом своей кожи и вздохнул. Потом он улыбнулся, показал на своё сердце, затем на птиц и снова изобразил полёт.
我知道，他要说的是：“我的身体虽是不自由的，但是我的心是自由的。”
Я поняла, что он хочет сказать: «Пусть я не свободен телом, но я волен в душе».
他说出如此有智慧的话来，令我们大吃一惊。
Мы были поражены его мудростью.
那天黄昏，他坚持要请我们去他家。我赶快下去找了些吃的东西，又装了一瓶奶粉和白糖跟着他一同回去。
Тем вечером немой раб настоял, чтобы мы пошли к нему в гости. Я торопливо собрала немного еды, положила бутылку сухого молока и сахар, и мы двинулись за ним.
他的家，在镇外沙谷的边缘，孤伶伶的一个很破的帐篷在夕阳下显得如此的寂
Палатка, особняком стоящая на краю песчаного ущелья за посёлком, служила ему домом. В лучах заходящего солнца она выглядела одиноко и печально.
我们方才走近，帐篷里扑出来两个光身子的小孩，大叫欢笑着冲到哑奴身边，哑奴马上笑呵呵的把他们抱起来。帐篷里又出来了一个女人，她可怜得缠身的包布都没有，只穿了一条两只脚都露在外面的破裙了。
Но как только мы приблизились, из палатки выскочили два голых ребёнка и радостно бросились к немому, который со смехом обнял их. Следом появилась женщина. У неё, несчастной, не было даже ткани, чтобы обернуть тело, а рваная юбка обнажала голые ноги.
哑奴一再的请我们进去坐，我们弯下了身子进去，才发觉，这个帐篷里只有几个麻布口袋铺在地上，铺不满，有一半都是沙地。帐篷外，有一个汽油桶，里面有半桶水。
Немой снова поманил нас в палатку. Пригнувшись, мы вошли внутрь и увидели, что она устлана холщовыми мешками, которых, впрочем, было недостаточно, и половина пола оставалась песчаной. Снаружи стоял бак из-под бензина, наполовину заполненный водой.
哑奴的太太羞得背对着帐篷布，不敢看我们。哑奴马上去打水、生火，用一个很旧的茶壶煮了水，又没有杯子给我们喝，他窘得不得了，急得满头大汗。荷西笑笑，叫他不要急，我们等水凉了一点，就从茶壶里传着喝，他才放心了似的笑了，这已是他最好的招待，我们十分感动。
Жена невольника стыдливо пряталась за брезентом палатки, не смея взглянуть на нас. Немой сразу же принёс воды, развёл огонь, вскипятил воду в старом чайнике, но у него не нашлось для нас чашек. Он совершенно растерялся и взмок от напряжения, но Хосе с улыбкой успокоил его, пояснив, что мы подождём, пока вода остынет и тогда будем пить прямо из чайника. Только тогда немой облегчённо улыбнулся. Мы были растроганы таким гостеприимством.
大孩子显然还在财主家做工，没有回来，小的两个，依在父亲的怀里，吃着手指看我们。我赶快把东西拿出来分给他们，哑奴也马上把面包递给背坐着的太太。
Старший ребёнок, скорее всего, ещё работал у хозяина и пока не возвратился. Двое младших, сунув пальцы в рот, выглядывали из объятий отца. Мы торопливо выложили всё, что принесли и разделили между ними, а немой тотчас же протянул хлеб сидящей за его спиной жене.
坐了一会儿，我们要走了，哑奴抱着孩子站在帐篷外向我们挥手。荷西紧紧的握住我的手，再回头去看那个苦得没有立锥之地的一家人，我们不知怎的觉得更亲密起来。“起码，哑奴有一个幸福的家，他不是太贫穷的人啊！”我对荷西说。
Погостив немного, мы засобирались домой. Немой, стоя возле палатки в обнимку с малышами, махал нам вслед. Хосе крепко сжал мою руку и ещё раз оглянулся на эту горемычную семью. В тот миг мы стали чуть ближе друг другу.
— У этого раба счастливая семья, а значит не такой он уж и бедный! — сказала я Хосе.
家，对每一个人，都是欢乐的泉源啊！再苦也是温暖的，连奴隶有了家，都不觉得他过份可怜了。
Семья — это источник счастья для любого человека! Она согревает в невзгоды. Никто не сочтёт жалким раба, у которого есть семья.
以后，我们替他的孩子和太太买了一些廉价的布，等哑奴下工了，悄悄的塞给他，叫他快走，免得又要给主人骂。
После мы купили жене и детям невольника немного дешёвой ткани, сунули рабу в руки, когда тот закончил работу, и поскорее отправили, пока хозяин не забранил его.
回教人过节时，我们送给他一麻袋的炭，又买了几斤肉给他。我总很羞愧这样施舍他，总是白天去，他不在家，我放在他帐篷外，就跑掉。哑奴的太太，是个和气的白痴，她总是对我笑，身上包着我替她买的蓝布。
На мусульманский праздник мы подарили немому мешок угля и несколько килограмм мяса. Мне было неловко делать ему такие подачки, поэтому я всегда приходила днём, только когда его не было дома, оставляла всё возле палатки и быстренько убегала. Жена немого — дружелюбная слабоумная, — замотавшись в купленную мною синюю ткань, всё время улыбалась мне.
哑奴不是没有教养的沙哈拉威人，他没有东西回报我们，可是，他会悄悄的替我们补山羊踩坏了的天棚；夜间偷了水，来替我们洗车；刮大风了，他马上替我收衣服，再放在一个洗干净的袋子里，才拉起天棚的板，替我丢下来。
Немому, в отличие от невежественных Сахарави, нечем было отблагодарить нас, однако он тайком штопал наш тент, разодранный козьими копытами; как-то ночью он украл воды и вымыл нам машину; если же начинал дуть ветер, он немедленно собирал мою одежду в чистый пакет, складывал навес и сбрасывал его вниз.
荷西跟我一直想替哑奴找获得自由的方法，可是完全不得要领，都说是不可能的事情。
Мы с Хосе голову сломали над тем, как можно вызволить этого раба, но так ничего и не смогли придумать. Все вокруг твердили, что это невозможно.
我们不知道，如果替他争取到自由，又要怎么负担他，万一我们走了，他又怎么办。
Мы не знали, что он будет делать, если получит свободу. А если мы уедем, то что тогда?
其实，我们并没有认真的想到，哑奴的命运会比现况更悲惨，所以也没有积极的设法使他自由了。
Мы и представить себе не могли, какие горести ещё только ожидают немого, а потому не слишком рьяно пытались освободить его.
有一天，沙漠里开始下起大雨来，雨滴重重的敲打在天棚上，我醒了，推着荷西，他也起来了。
Однажды полил сильный дождь, и капли с силой колотили по навесу. Я проснулась и толкнула Хосе.
“听！在下雨，在下大雨。”我怕得要命。
— Послушай, какой ливень!
У меня душа ушла в пятки.
荷西跳起来，打开门冲到雨里去，邻居都醒了，大家都跑出来看雨，口里叫着：“神水！神水！”
Хосе подскочил, открыл дверь и бросился прямо под дождь. Все соседи проснулись, высыпали на улицу с криками: «Божественная вода! Божественная вода!».
我因为这种沙漠里的异象，吓得心里冰冷，那么久没有看见雨，我怕得缩在门内，不敢出去。
Это редкое в пустыне явление заставило моё сердце трепетать от ужаса. Я давным-давно не видела дождя, а потому сжалась в комнате, не смея высунуть наружу и носа.
大家都拿了水桶来接雨，他们说这是神赐的水，喝了可以治病。
Соседи повытаскивали вёдра и принялись собирать дождевую воду, приговаривая, что это вода, дарованная небом и лечит все болезни.
豪雨不停的下着，沙漠成了一片泥泞。我们的家漏得不成样子。沙漠的雨，是那么的恐怖。
Дождь не прекращался, пустыня превратилась в болото, а у нашего дома протекла крыша. Пустынный ливень — это действительно нечто ужасающее.
雨下了一天一夜，西班牙的报纸，都刊登了沙漠大雨的消息。
О дожде, который лил один день и одну ночь, писали в испанских газетах.
哑奴的工程，在雨后的第二星期，也落成了。
И даже спустя две недели после дождя немой раб ещё не вернулся к работе.
那一天，我在看书，黄昏又来了，而荷西当天加班，要到第二日清晨才能回来。
Вечером того дня я читала книгу. Хосе работал сверхурочно и должен был возвратиться только к утру.
突然我听见门外有小孩子异常吵闹的声音，又有大人在说话的声音。
Внезапно до меня донеслись странный гомон детей и голоса взрослых.
邻居姑卡用力敲我的门，我一开门，他就很激动的告诉我：“快来看，哑巴被卖掉了，正要走了。”
Сосед Гука забарабанил в мою дверь. Не успела я открыть, как он взволнованно прокричал:
— Иди скорее! Немого продали и увозят!
我耳朵里轰的一响，捉住姑卡问：“为什么卖了？怎么突然卖了？是去哪里？”
В ушах у меня зашумело, я схватила Гуку:
— Почему продали? Как это вдруг продали? Куда увозят?
姑卡说：“下过雨后，‘茅里他尼亚’长出了很多草，哑巴会管羊，会管接生小骆驼，人家来买他，叫他去。”“他现在在哪里？”
Гука объяснил:
— После дождя Мавритания поросла травой, а этот раб умеет пасти коз и может принять роды у верблюдицы. Его за этим купили и забирают с собой.
— А где он сейчас?
“在建房子的人家门口，他主人也来了，在里面算钱。”
— Там, где он комнату строил. И его хозяин тоже — деньги считает.
我匆匆忙忙的跑去，急得气得脸都变了，我拚命的跑到邻居的门外，看见一辆吉普车，驾驶座旁坐了哑奴。
С перекошенным от напряжения лицом я бросилась к дому соседей. У ворот я увидела джип, в нём рядом с водительским креслом сидел немой раб.
我冲到车子旁去，看见他呆望着前方，好似一尊泥塑的人一样，面上没有表情。我再看他的手，被绳子绑了起来，脚踝上也绑了松松的一段麻绳。
Я подбежала к машине и увидела, что он, словно изваяние, неотрывно смотрит вперёд, но на его лице совершенно нет эмоций. Тут я увидела, что его руки связаны верёвкой, верёвка была накинута и на лодыжки.
我捂住嘴，望着他，他不看我。我四顾一看，都是小孩子围着。我冲进邻居的家，看见有地位的财主悠然的在跟一群穿着很好的人在喝茶，我知道这生意是成交了，没有希望救他了。
Закрыв рот ладонью, я смотрела на него, а он меня совсем не видел. Я огляделась — вокруг только дети. Я вбежала в дом соседей и увидела того самого богатого сахарийца, вольготно пьющего чай с хорошо одетыми людьми. Значит, сделка состоялась, и нет надежды спасти раба.
我再冲出去，看着哑奴，他的嘴唇在发抖，眼眶干干的。我冲回家去，拿了仅有的现钱，又四周看了一看，我看见自己那块铺在床上的大沙漠彩色毯子，我没有考虑的把它拉下来，抱着这床毯子再往哑奴的吉普车跑去。
Я выбежала обратно наружу и посмотрела на немного. Губы его дрожали, но глаза были сухими. Я снова бросилась домой, схватила все деньги, что у меня были, огляделась вокруг и, заметив на кровати большой цветастый сахарийский ковёр, без раздумий стянула его, сгребла в охапку и бросилась к машине, где сидел невольник.
“沙黑毕，给你钱，给你毯子，”我把这些东西堆在他怀里，大声叫着。
— Шахэби, вот деньги и ковёр. — прокричала я, всовывая всё ему в руки.
哑奴，这才看见了我，也看见了毯子。他突然抱住了毯子，口里哭也似的叫起来，跳下车子，抱着这床美丽的毯子，没命的往他家的方向奔去，因为他脚上的绳子是松松的挂着，他可以小步的跑，我看着他以不可能的速度往家奔去。
Только тогда немой увидел меня и ковёр. Он внезапно обхватил ковёр, со всхлипами выпрыгнул из машины и вместе с этим прекрасным ковром во всю прыть помчался в сторону своего дома. Верёвка на его лодыжках совсем ослабла и позволяла ему бежать короткими шажками. Я смотрела, как он несётся домой с невероятной скоростью.
小孩们看见他跑了，马上叫起来。“逃啦！逃啦！”
Дети, увидев бегущего раба, подняли крик:
— Убегает! Убегает!
里面的大人追出来，年轻的顺手抓了一条大木板，也开始追去。
Взрослые высыпали на улицу. Молодые мужчины, похватав деревянные доски, оказавшиеся под рукой, бросились в след.
“不要打！不要打！”
— Не бейте его! Не бейте! — чуть не теряя сознание от натуги, кричала я на бегу.
我紧张得要昏了过去，一面叫着一面也跑起来，大家都去追哑奴，我舍命的跑着，忘了自己有车停在门口。
Все бежали за рабом и я вместе с ними, совершенно позабыв, что моя собственная машина стоит у входа.
跑到了快到哑奴的帐篷，我们大家都看见，哑奴远远的就迎风打开了那条彩色缤纷的毯子，跌跌撞撞的扑向他的太太和孩子，手上绑的绳子被他扭断了，他一面呵呵不成声的叫着，一面把毛毯用力围在他太太孩子们的身上，又拚命拉着他白痴太太的手，叫她摸摸毯子有多软多好，又把我塞给他的钱给太太。风里面，只有哑巴的声音和那条红色的毛毯在拍打着我的心。
До палатки немого оставалось совсем недалеко. На наших глазах он ещё издалека развернул ковёр по ветру, спотыкаясь, добежал до жены и детей. Верёвка на его руках порвалась. Он, что-то мыча, вихрем обернул жену и детей ковром и изо всех сил потянул свою слабоумную жену за руку, чтобы она потрогала какой ковёр хороший и мягкий, всунул ей деньги, которые я ему дала. Лепет немого и шелест красного ковра, доносившиеся из завывания ветра, рвали мне душу.
几个年轻人上去捉住哑奴，远远吉普车也开来了，他茫茫然的上了车，手紧紧的握在车窗上，脸上的表情似悲似喜，白发在风里翻飞着，他看得老远的，眼眶里干干的没有半滴泪水，只有嘴唇，仍然不能控制的抖着。
Несколько молодых людей схватили раба и усадили в подъехавший джип. Он прижался к окну со смешанным выражением тоски и радости на лице. Совершенно сухими глазами он всматривался в даль, только так и не смог совладать с трясущимися губами.
车开了，人群让开来。哑奴的身影渐渐的消失在夕阳里，他的家人，没有哭叫，拥抱成一团，缩在大红的毯子下像三个风沙凝成的石块。
Машина тронулась, и толпа расступилась. Силуэт немого растаял в сумерках. Его домашние не плакали. Обнявшись, они сжались под красным ковром, словно три камня, рождённых песчаной бурей.
我的泪，像小河一样的流满了面颊。我慢慢的走回去，关上门，躺在床上，不知何时鸡已叫了。
По моим щекам побежали ручейки слёз. Я добрела до дома, закрыла дверь и легла в кровать. За окном уже кричали петухи.
